Перформанс театр
На сцене МХТ имени Чехова прошли два представления "Реквиема" — симфонического перформанса, придуманного режиссером Кириллом Серебренниковым, дирижером Теодором Курентзисом и композитором Алексеем Сюмаком и реализованного с участием зарубежных знаменитостей. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Одно из двух представлений "Реквиема" совпало с очередной репетицией военного парада на Тверской. Зрители, выходившие из театра, взирали на военизированные колонны с оторопью, в которую, может быть, и не впали бы, если бы не посетили музыкально-драматическое действо в МХТ имени Чехова. Собственно, в этом и был, надо понимать, дебютный замысел создателей "Реквиема" — противопоставить что-то свое тем двум формам празднования, которые в России по-прежнему остаются единственными и мало меняются со временем, а именно победным фанфарам и казенным признаниям в любви ветеранам. Кирилл Серебренников со товарищи решили хотя бы на одной отдельно взятой сцене отметить не День Победы, а День памяти жертв.
Музыку, в соответствии с законами классической заупокойной мессы, написал молодой, но уже известный композитор Алексей Сюмак, либретто — греческий филолог и дипломат Димитрис Яломас, использовавший текст Евангелия от Луки, фрагменты православной богослужебной поэзии и еще много чего. За те два с половиной часа, что длился "Реквием", в словах, звучащих со сцены, можно было распознать стихи Агнии Барто и отрывок из пьесы Еврипида "Медея", фрагменты из выступлений государственных лидеров времен Второй мировой войны на языках оригиналов и т. д. На сцене МХТ расположились Российский национальный оркестр под руководством Теодора Курентзиса, два хора и сменявшие друг друга солисты. Дирижер словно пригасил на один вечер свою обычную витальность, но и скорбность общей интонации не сделала его безликим.
Перформанс, сопровождавший непростую для восприятия обычным ухом современную музыку, как и предполагалось, оказался сложносочиненным и разнообразным — в том смысле, что было много всяких образов. Многочисленные электронные табло, развешанные по всей сцене, весь вечер бесстрастно исторгали из пустоты красные буквы на разных языках — надо понимать, случайно выбранные имена жертв войны. На огромном экране, расположенном в глубине, над оркестром, сменяли друг друга видеофрагменты: Адам и Ева, бредущие в лесу меж деревьев, невинный агнец, заливаемый струйками жертвенной крови, подвыцветшие советские пионеры, лукавая анимация, а то и нечто совсем уж психоделическое, мутное и словами неописываемое. Когда актер Владимир Епифанцев появился из-под сцены в собирательном образе верховного правителя и стал выкрикивать отрывки из Сталина, Гитлера и Муссолини, экраны замелькали черепами и сатанинской символикой. А на авансцене студенты разыгрывали интермедии, сквозную тему которых можно обозначить призывом "прощай, оружие!",— началось с того, что обнаженные по пояс молодые люди фехтовали тонкими люминесцентными светильниками, похожими на мечи, а закончилось трудными и долгими похоронами этих же светильников, сваленных в кучу.
Впрочем, сделали этот вечер событием все-таки не музыка, не экстремальный вокал и не замысловатая композиция либретто, а несколько гостей, приехавших специально ради "Реквиема" в Москву. Счастливой оказалась идея Кирилла Серебренникова пригласить несколько выдающихся зарубежных актеров, которые должны были исполнить вставные номера — произнести на своих языках монологи, названные в либретто исповедями.
Монологи звучали без музыки и видео, перед занавесом, они представляли собой тексты разных жанров и были очень несхожими по духу. Кто-то написал себе слова сам, кто-то читал чужое. Ханна Шигулла по-немецки говорила о том, что всю жизнь стыдилась своей "немецкости", того, что ее свидетельство о рождении было выдано нацистским государством. Польский актер Даниэль Ольбрыхский вспоминал своего друга Высоцкого, но произнес, в сущности, публицистический монолог на злобу дня: он почти кричал про погибший президентский самолет и про уникальный шанс обеих стран преодолеть разобщение и ложь прошлого. Директор "Комеди Франсез" Мюриэль Майетт прочитала воспоминания бывшей заключенной Освенцима о том, как обреченные на смерть играли в лагерном бараке друг для друга мольеровского "Мнимого больного". Когда же старейший израильский актер Яков Альперин исполнил рассказ Роя Хэна — про мальчика, который кричит немецким солдатам, что они вруны, потому что обещали отвести детей в душ, а сами заперли их в комнате с пятнами на стенах,— в зале стали плакать. В общем, современное искусство в этот вечер оказалось деликатным и уместным резонатором для нескольких частных человеческих историй, то есть проявило те свои качества, которые часто по разным причинам скрывает.