Гастроли танец
На сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко проходят трехдневные гастроли американской труппы Complexions. В половодье танца едва не захлебнулась ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Труппа Complexions, основанная 16 лет назад Дуайтом Роденом и Дезмондом Ричардсоном — чернокожими танцовщиками компании Элвина Эйли, явилась Москве уже в третий раз, так что любители балета знали, что от нее ждать: эстетической всеядности и сугубо афроамериканской эротичности в сочетании с бешеным драйвом исполнения. Два худрука труппы оставили след и в российском балете: хореограф Роден поставил, а танцовщик Ричардсон станцевал буйные и довольно пикантные "Повороты любви" — третью часть спектакля Дианы Вишневой "Красота в движении" (отхватив в прошлом году сразу три "Золотые маски", он занял в репертуаре Мариинского театра выигрышную позицию дефицитного авангардного продукта).
На сей раз американцы привезли в Москву еще не виданную здесь программу из трех свежих одноактных балетов Дуайта Родена — и это было главной ошибкой гастролеров. Потому что от фирменной эклектики и жанрового разнообразия Complexions в новых работах хореографа не осталось и следа.
И вроде бы все на месте. И прославленная динамика роденовской хореографии никуда не исчезла: поток комбинаций все так же безостановочен и стремителен, количество движений в единицу времени превышает все привычные нормативы. И поддержки все так же виртуозны и акробатичны — настолько, что не успеваешь уследить, каким образом танцовщица, распяленная в "лягушке" где-то на затылке у партнера, через мгновение оказывается растянутой в шпагате у него на коленях. И артисты работают все с той же покоряющей самоотдачей, и качество исполнения не оставляет желать лучшего — во всяком случае, у солистов. Но после десяти минут этого забойного стахановского танца хочется взмолиться о передышке: о тихом омуте адажио, о паузах, позволяющих разглядеть переплетение тел, о мизансценах, фиксирующих расположение людей в пространстве.
Хореограф Роден, фонтанируя фантазией на уровне отдельных па и комбинаций, явно пренебрегает композицией целого и фатально неизобретателен по части режиссуры. И в "Милосердии", поставленном на духовную музыку (от спиричуэлс до напевов муэдзинов),— балете о веротерпимости и всеобщем "духовном обновлении"; и во "Вспышках гнева" на трансформированную музыку Баха — спектакле о человеческих взаимоотношениях, и в "Восхождении" на музыку U2, отсылающем прямиком на Бродвей,— везде происходит одно и то же. Залитые потоками бьющего с разных сторон света полуобнаженные артисты в шифоновых тряпочках врываются на сцену группами и поодиночке, проделывают серию залихватских па и опрометью исчезают во тьме сценической коробки, откуда им на смену несутся все новые неистовые волонтеры. Молятся на бегу, едва присев на черные цилиндры, похожие на мусорные корзины. Ссорятся трусцой, едва успевая лягнуть друг друга, прежде чем разбежаться в разные стороны. Мимолетно обнявшись, мирятся — лишь для того, чтобы запустить очередную серию темповых поддержек (для пущего эффекта хореограф ставит рослых мужчин с крошечными, крепко сбитыми танцовщицами, которыми партнеры жонглируют, как целлулоидными куклами). Моторную агрессию безостановочного танца мог бы прервать (и прервал минуты на три) харизматик Десмонд Ричардсон — ведущий танцовщик труппы. Увы, артисту уже сорок, и, явно щадя свои силы, он порадовал зрителей лишь небольшим лирическим соло во "Вспышках гнева".
Спору нет: движений, придуманных Дуайтом Роденом в любой его 30-минутной композиции, большинству наших балетмейстеров хватило бы на пару десятков крупнокалиберных балетов. Однако опусы американца не стали от этого глубже или занимательнее. Многообразие новых спектаклей хореографа лишь заявлено в программках к спектаклям. На сцене же все эти композиции — вроде бы полярные по жанровым задачам, поставленные на разные темы и совсем несхожую музыку — выглядели одинаковыми, как три капли воды.