Мариинский театр после долгого репертуарного перерыва решил возобновить "Легенду о любви", едва ли не лучший балет Юрия Григоровича (1962). В Большом театре "Легенда" тоже давно не шла. Обращаться к спектаклю после столь затяжных аутов — все равно что учить и ставить заново. Театры, видимо, решили, что эти горести легче вдвоем нести, и в Петербург для укрепления местных кадров прибыл премьер Большого Николай Цискаридзе.
Сюжет, таким образом, для Питера получался двойной. С одной стороны — интересно было свежим взглядом оценить решающий аргумент прогрессивного советского "хореосимфонизма" 60-х годов. С другой — увидеть главную московскую звезду. Для своего времени "Легенда о любви" значила очень многое. Это был мощнейший эстетический прорыв ленинградского балета сразу по всем направлениям. Невиданный лаконизм, динамическая острота, метафоризм режиссуры и хореографии 35-летнего Григоровича начисто покончили с обстоятельной повествовательностью и дотошной конкретикой драмбалета, реабилитировав в правах самодостаточность танца. Настойчиво и напряженно раскручивающиеся, почти шаманские ритмы композитора Арифа Меликова будили память о до того запретной "Весне священной" Игоря Стравинского. Массовые шествия и танцы Григорович ставил, а артисты танцевали, создавая именно тот эффект, которым в 1913 году потрясала "Весна", поставленная Нижинским у Дягилева: пульсирующая человеческая материя, суровая ритуальность, темный пламень в глазах. Художник Симон Вирсаладзе обтянул тела танцовщиков сплошным трико. Целиком переключив внимание зрителя на тело и линии (а не лицо и мимику, как в драмбалете). Во всем мире так танцевали уже давно, советский балет сделал это впервые. Что как минимум заставило танцовщиц похудеть. А в перспективе подготовило моду на высоких балерин с узким удлиненным силуэтом, наблюдаемую по сей день.
К этому минувший спектакль добавил одно: Григорович — не тот хореограф, которого так просто уничтожить неряшливым исполнением. Танцевали действительно скверно: не сумев не только удержать ровные линии в сложной геометрии ансамблей, но даже скоординировать собственные руки-ноги. "Легенда" выглядела плохо, но не погибла: слишком жестко каркас целого был прочерчен когда-то самим хореографом. В том, что перед тобой шедевр, невозможно усомниться ни на миг. Не поменялся и обычный расклад исполнителей: балет, поставленный Григоровичем для одной экспрессивной балерины (царица Мехменэ Бану), одной кристальной академистки (юная царевна Ширин) и танцовщика героического склада (художник Ферхад), в Мариинке неизбежно становится балетом для и о Мехменэ Бану. Оттянуть на себя хотя бы часть внимания от исполнительниц этой роли (Ирмы Ниорадзе, Юлии Махалиной или Ульяны Лопаткиной), как правило, невозможно. Да и не в средствах большинства питерских Ферхадов и Ширин.
Николай Цискаридзе вписался в ситуацию идеально. Будто он и не гость вовсе, вольный подбирать себе выгодный гастрольный репертуар, а самый что ни на есть послушный начальству местный житель: что велено танцевать по разнарядке, то и танцует. Пусть партия явно не его, он честно сделал что мог. Гладко пропел телом сольные адажио. Скучал в дуэтах, но четко отработал все сложные акробатические поддержки. Шикарно провел прыжковый эпизод погони. И откровенно нелепо выглядел с киркой в руке, отправленный ревнивой царицей прорубить железную скалу. Что, однако, не отменило финальной овации. Пусть даже львиная ее часть и была адресована хореографу Григоровичу.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург