В Большом театре балетом Андрея Мдивани "Страсти" ("Рогнеда") открылись Дни белорусской культуры в России. Привезенная продукция ТО "Национальный академический Большой театр Республики Беларусь" оказалась впечатляющим приемом "соседской" дипломатии.
Нажим и агрессия спектакля, отменившего 15-летнюю паузу в культурных взаимоотношениях Белоруссии и России, описанию не поддаются. Дело не столько в сюжете, формально замешанном на событиях 980 года, когда полоцкую княжну Рогнеду не поделили два брата — добрый и злой, Ярополк и Владимир, князья соответственно Киевский и Новгородский. И даже не в странной сценической версии, побудившей либреттиста и хореографа "Страстей" (профессор Валентин Елизарьев) изложить кровавый эпос в блудливой раскованности варьете.
Кислотный свет, идолы и бревна, плохие танцовщики, словно взятые напрокат у Ансамбля песни и пляски, плюс чудовищная лезгинско-стравинская музыкальная заправка. Дуэтные номера — сплошь воплощение того, что на жаргоне стрип-клубов именуется консумацией. Массовые сцены — нечто среднее между канканом и скоморошничаньем на плацу. Поставьте себя на место нашего президента, который в ответ на гостеприимное заверение в том, что "Россия открывает для белорусского народа не только свои театры с концертными залами, но и сердца", сперва слышит пламенные слова Лукашенко про "ров отчуждения, который необходимо закопать" ("Вы помните, какой полтора года назад был накат на Беларусь?!") и про "общих врагов" ("А они были!"); а затем ровно два часа лицезреет этих самых врагов, в одностороннем порядке глумящихся над полоцкой княжной Рогнедой.
Рогнеда вся в белом то и дело машет крыльями (метафора аиста — символа Белоруссии) и раскрывает ноги на шпагат (вероятно, метафора гибкости). Новгородец-Владимир, весь в черном, мучит ее маму с папой, а потом, содрав с бедняжки одежду, вынуждает ее опять-таки на серию шпагатов. Затем он выкалывает глаза киевлянину Ярополку (который тоже в белом). И воцаряется. Не татарин, не римлянин, а форменный новгородский злодей. К тому же все время пьяный и все время с разными дамочками.
Но и Рогнеда не лыком шита. За спиной мужа-супостата она обнимается со слепым возлюбленным (тот, кстати, убедительно работает на ощупь). А когда рогоносец Владимир закалывает братца, гордая аристократка вдруг недюжинным ударом валит его с ног и уже матерью-одиночкой фланирует по сцене, пока оркестр вдруг не замирает. Происходит это оттого, что в зал минут на восемь запускают фонограмму с молебна ("Господи, помилуй меня!"), под которую нещепетильная Рогнеда задирает ногу "ласточкой".
Очень много страсти. Правда, не в том каноническом смысле, подразумевающем под "Страстями" последние сутки жизни Христа, а порадикальнее. Христос на миг выползает из-за кулисы с прилепленным к спине крестом, а затем появляется уже после смерти, возлежа на дюжине черных рук участником композиции Pieta ("оплакивание"). Из-за его торса откуда ни возьмись выныривает Мария, к которой, сбежав с авансцены (где только что плелась узлом с гнусным князем Владимиром), подстраивается и Магдалина.
Тут, надо сказать, возникает предположение, что богоизбранный народ — это, судя по всему, белорусы. А это, знаете ли, ко многому обязывает. Давали ведь египтяне народу Моисееву злато-серебро — от многих бед избавились. Так говорит Книга Исхода. Анатолию Лукашенко тоже так кажется. "Для России-то эти деньги — слезы",— сказал он накануне открытия Дней белорусской культуры, очевидно, заранее уверенный в беспроигрышности своего следующего хода — "балетной дипломатии".
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ