Писатели в наше время тянутся к научности, а филологи — к литературности. Это взаимодействие напоминает детскую игру про "бояр": "А мы к вам пришли!" Обе партии, литературоведы и писатели, внешне похожи, обе крепко держат друг друга за руки. После вопроса "а зачем пришли?" нужно, не задумываясь, бежать вперед. Так и развивается отечественная словесность.
Борис Михайлович Эйхенбаум проложил свой "маршрут в бессмертие" в области теории и истории литературы. Весь мир знает название его статьи "Как сделана 'Шинель' Гоголя" (одна американская аспирантка на экзамене вместо "Шинель" даже говорила "Пальто", потому что читала статью в переводе на французский — Manteau). Русские формалисты знали, каким должно быть пальто, как оно шьется, и сами справлялись с работой портного. Но и академически серьезного Эйхенбаума тянуло к журналистской суете, ему хотелось писать для газет.
Юрий Тынянов однажды зло разыграл коллегу, имитировав звонок из "Известий" с заказом статьи. Настоящих звонков Эйхенбаум не дождался. Тогда он и придумал собственный журнал под названием "Мой временник" (1929), куда включил только свои литературоведческие статьи, критику, стихи, мемуары и автобиографические рассказы.
А самое интересное и совершенно напрасно забытое произведение Эйхенбаума — "Маршрут в бессмертие" (1933). Невыдуманного героя этого романа, эксцентричного романиста и составителя словарей Николая Макарова, в тридцатые годы читатели не заметили и не поняли. Это скорее человек нашего теперешнего времени — универсал, чувствующий рыночную стихию и меняющий на ходу десятки профессий: делал коробочки, корзинки, месил глину и лепил из нее болванчиков, делал калейдоскопы, лотерею-вертушку, вязал чулки, писал иконы, сочинял свод законов, отрывал клады... Странный, конечно, человек, но не скажешь, что совсем сумасшедший. В миф о "русском дураке" не очень вмещается.
А вот писатель Юрий Буйда, кажется, держит всех за идиотов. Мало нам вероломных политиков, тут еще и инженеры человеческих душ туда же: наш российский дом, оказывается, желтый. Известный прозаик Буйда не просто бросается словами, он объявляет всему сумасшедшему дому обстоятельную ревизию.
"Самые опасные — те, которые в явном уме и твердой памяти. Но однажды — лишь однажды — они устраивают такое, что потом вся больница год не может расхлебать". В русской истории опасных самозванцев вроде Ленина было предостаточно. В итоге все немного тронулись тем самым умом, которым надо было "понимать Россию". В нашем случае идея национального своеобразия стала навязчивой. Плохо, если что-то слишком обобщается и распространяется, здесь "-щины" поопаснее "-измов". Доктор Буйда предлагает хирургическое вмешательство: гипертрофировавшийся было суффикс надо решительно удалять.
Персонаж из "Желтого дома" Буйды знает, что такое избавление от излишков: двадцать восемь лет внутри его организма жила гадюка, випер. Правда, випер выпер из него сам, да и то оставил своим уходом чувство легкого сожаления. А как же нам без нашей "-щины"?
Больно умные писатели сейчас пошли. За двадцать лет, пока создавалась книга, Юрий Буйда успел серьезно и обстоятельно высказаться по всем важнейшим вопросам: политика, религия, искусство, известные исторические и литературные персонажи. "Желтый дом" — не какая-нибудь выдумка, это настоящий трактат. Причем изложено все логично, с большим количеством ссылок на другие умные книжки. Студент, осиливший "Желтый дом", может спокойно отправляться... нет, не туда же, а, например, на экзамен по истории мировой культуры. Для "нормального" чтения Буйда несколько суховат, его серьез"щине" очень не хватает юмора.
Отступлениями становятся уже не отвлеченные размышления, а сами сюрреалистические видения и фантастические рассказы. Вроде того, где герой получает миниатюрную женщину, которая может увеличиваться и уменьшаться (помнится, еще у Чарльза Буковски женщина уменьшала мужчин — и та и другая истории завершились плачевно).
Не дожидаясь внимания литературоведов, автор сам дает себе определение "писателя-библиотекаря", сам ставит себя в ряд с исследователями темы безумия: Достоевский, Чехов, Щедрин, Кафка, Беккет и Розанов... Еще Грибоедов описал, как "фамусовское общество" и индивидуалист Чацкий, словно мячик, перебрасывают друг другу ярлык сумасшествия. Такую же игру ведет общество с писателем. Сейчас подача последнего. Только Буйда свято верит, что его горе — от ума.
Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Буйда помнит аристотелевскую истину: "Никогда не бывало великого гения без примеси безумия. Чтобы хоть как-то приобщиться к всеобщему шальному карнавалу, поменять серьезность на улыбку, писатель готов пожертвовать собственным разумом, отдать его людям, как Данко свое сердце". Подобно гоголевскому "Носу", ум Буйды превращается в отдельного "литературного жителя" по имени Ю Вэ. Но побродив по свету, ум бумерангом возвращается домой. Наш соотечественник ставит общий диагноз — один на всех.
А вот эмигрант Лев Лосев, уже давно основавшийся в Америке, издав в России однотомное собрание сочинений, открыто обращается к нам как заинтересованный собеседник. Лосев прекрасно помнит те времена, когда "желтый дом" назывался просто "психушкой" и был отнюдь не метафорой. От нее и от цензуры он бежал на Запад. Причины подробно разбираются в прозаическом разделе новой книги. Люблю читать эмигрантскую прозу, находящуюся на границе с non-fiction. "Виньетки" Жолковского, Лосева, Игоря Смирнова здорово описывают нашу советскую жизнь — к удивительной наблюдательности настоящих интеллектуалов, ненадолго оторвавшихся от своей научной деятельности и радующихся ироничному слову, добавляется западная определенность и четкость взгляда. Лосев не мечется и не сомневается, он спокоен, добродушен и настроен как следует поболтать с читателем. Не надо пафоса или надрыва по поводу покинутой родины (лишь слегка поэт поддевает нас: по его сведениям, вещий Олег заключил перемирие с хазарами, а святой Георгий так и не добил змея), мы с интересом послушаем, как там живется "Лешке Лосеву", какова на ощупь мешанина из русских поэтических строчек и американских реалий, какова встреча с "Фростом Красным Носом". И никаких поучений: "Мораль? Ах да, мораль. Да ведь она, как и грамматика, отсутствует в природе".
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА