Реквием Александра Попова для четырех голосов, ансамбля старинных инструментов, подготовленного фортепиано и метронома стал одним из самых ярких событий фестиваля "Музыкальная весна" в Петербурге. Ансамбль старинной музыки "Новая Голландия" под управлением Аркадия Штейнлухта играл, а Татьяна Павлова, Марина Филиппова, Константин Никитин и Валерий Стародубцев пели Реквием уверенно и увлеченно.
Александру Попову 39 лет. Композицией всерьез занялся в 17-летнем возрасте, однако сначала закончил медицинский институт (по сей день работает терапевтом), и только потом, в 1988 году, Консерваторию. В 1989-м написал Реквием. Премьера состоялась на "Музыкальной весне-93".
До Реквиема в списке сочинений Александра Попова появились концерт "Passion", Sinfonia Brevis, вокальный цикл "О жизни и смерти" на стихи анонимных итальянских поэтов Возрождения. После — Sinfonia da camera памяти Джироламо Фрескобальди, части которой носят названия "Мадригал" и "Ричеркар", и "Теория аффектов" для инструментального ансамбля. В этом окружении выбор жанра реквиема и инструментального состава для него кажутся почти неизбежными.
По замыслу автора (который он не счел нужным раскрыть в аннотации), первая и последняя из 11 частей Реквиема выполняют функции вступления и заключения. Аркой к Requiem aeternum становится Post mortu — стихотворение Арсения Тарковского, читаемое под замирающие звуки инструментов. Внутри этой рамы располагаются трижды три части. Dies irae, Tuba mirum и Rex tremendae — разгневанный Бог-отец; Recordare, Lacrimosa и Domine Jesu Christe обращены к Богу-сыну; Sanctus, Benedictus и Agnus Dei пребывают за гранью гнева и страдания, воплощая Святой Дух. В этой системе указанную в буклете продолжительность звучания Реквиема (33 минуты) трудно счесть случайностью.
Не только числовая символика, но и изощренность контрапунктической работы отсылает к текстам мастеров Нидерландской школы. Автор, однако, справедливо считает, что добился желаемого эффекта: после прослушивания Реквиема мало кто захочет обсуждать полифонические хитросплетения. Скорее, слушатель объяснит свои впечатления ритмической изобретательностью, разнообразием обращения со словом и голосом, красотой мелодики и гармонии, необычностью тембровых решений и блестящим расчетом композиции, а прежде всего — эмоциональным воздействием Реквиема.
Бой курантов в Постлюдии Requiem canticles Стравинского, тиканье часов в финале Пятнадцатой симфонии Шостаковича конкретизируются у Попова стуком метронома, который открывает и замыкает Реквием и, очевидно, все время остается за кадром, включаясь в разных частях барабанной дробью, пульсацией ксилофона или других голосов ансамбля. Воспринимая старинные инструменты как "пратембры, музыкальные архетипы", автор использует их, чтобы добиться некоего "вневременного" состояния, не задерживаясь в рамках одной эпохи или условной "старинной" музыки и как бы не слишком интересуясь их специфическими возможностями.
Барочный инструментарий естественно встречается с григорианством Средневековья и Возрождения. Стилизация и полистилистика не являются здесь целью, и знаки разных эпох встречаются не ради контраста. Слушающий Реквием действительно находится вне времени. Он различает очертания, которые могут показаться знакомыми, но не требуют опознавания. Он отмечает некую обобщенную архаику, которую каждый волен атрибутировать по-своему — как песнопения грузинские, армянские, григорианские — и очевидную современность. Знаки прошлых реквиемов здесь присутствуют на тех же основаниях. В Tuba mirum "трубит" голос, а медные духовые замещены прохладно и меланхолично свистящими флейтой и гобоем; Lacrimosa лишена стенаний и вздохов, проходит как бы в прострации и завершается катаклизмом, а терпкость пентатонных юбиляций Sanctus вызывает аналогии с гортанным народным пением. Заупокойные мессы Возрождения и реквиемы Стравинского и Бриттена интерпретируются или отвергаются с равной властностью.
В своей книге о Стравинском Элмер Шенбергер и Луис Андриссен заявили, что Requiem Canticles — это реквием реквиему: "Теперь, после его появления, любой композитор, пишущий на склоне лет литургический Реквием для большого хора и оркестра, будет похож на изготовителя чучел". Александр Попов не обратился к большому хору и оркестру и создал свой реквием на 33-м году жизни. Но в любом случае ему показалось бы странным это утверждение — потому что вновь воплощать страх, моление или радость в этом почтенном жанре, пусть и не реформируя его радикально, он считает естественным правом представителей своей профессии. Манера же рассматривать всю музыкальную вселенную в качестве подручного материала, черпая нужные средства отовсюду, без кавычек и сносок, выдает в нем ту внутреннюю свободу и уверенность, которая сама по себе свидетельствует об уровне дарования и мастерства. А также обнаруживает "родовое чувство собственности", присущее мастерам доромантической эпохи, когда сочинение пассионов или реквиема не требовало особых оправданий.
ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА