В издательстве "НЛО" вышла книга Н. А. Богомолова и Джона Э. Малмстада "Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха", первая подробная биография писателя. Дж. Э. Малмстад — автор большого исследования "Михаил Кузмин. Хроника его эпохи и жизни", занявшего триста страниц в третьем томе американского "Собрания стихов" Кузмина. Николай Богомолов недавно выпустил сборник посвященных Кузмину статей и материалов. Теперь они объединили свои усилия для фундаментальной монографии.
Исторические события, дневниковые записи и художественное творчество Кузмина тщательно переработаны в единый литературно-биографический текст, в котором поэтические факты объясняются жизненными и наоборот. Обнаружено множество параллельных мест между текстами и чужими текстами, текстами и дневником. Подробно рассматриваются разные ипостаси Кузмина, который, как известно, писал не только стихи, но и пьесы, выступал актером у Мейерхольда, сочинял музыку. Обо всем этом рассказано неспешно и авторитетно.
Словом, качественная историко-филологическая работа, обладающая не только бесспорными достоинствами науки славистики, но и ее вполне унылыми и, кажется, вечными недостатками. В частности, полным нежеланием подвергать осмыслению собственную позицию и методологию.
Богомолов и Малмстад пишут "объективную" биографию Кузмина. В одном месте они указывают, что Кузмин мог зафиксировать в дневнике безразличное и "ни словом не обмолвиться о важнейшем", в другом сообщают, что люди той эпохи строили картину своей жизни, "какова она должна быть, а не такой, какой она была на самом деле", в третьем рассуждают о "доподлинных причинах" конкретного поступка своего героя. Каким инструментарием пользуются соавторы для опредления "доподлинности" или "всамделишности", не изъясняется. А потому выбор ими тех или иных дневниковых записей или воспоминаний мгновенно становится глубоко сомнительным.
В принципе этот набор исследовательских приемов хорошо известен и более или менее понятен: "важнейшим" признается наиболее "общечеловеческое". Это порождает естественную склонность к поиску совпадений (в стихе описывается случай, описанный и в дневнике, — фиксация этого в филологии считается интеллектуальной операцией) и к настолько обобщающим выводам, что их можно встретить в книжке про любого деятеля культуры.
"Органическое... стремление непротиворечиво соединять абсолютно несоединимое". "Для него жизнь и песня не просто дополняют друг друга, но являются органическими составными частями друг друга". "Любовь — наиболее совершенное средство для человека, чтобы войти в идеальный мир, мир одновременно чисто духовный и физический". "Отталкиваясь от реальности, стихотворение достигает у Кузмина головокружительных высот, соединяя в себе земное и небесное, профанное и сакральное, бытовое и мифологическое". Любопытно, что об одновременности чисто духовного и физического говорит наука филология — неуемно щепетильная в сносках, кавычках, датах, цитатах и прочих единицах хранения. Когда же в речь попадает абстракция, исчезает всякая ответственность перед словом. Любопытно также и то, что все цитированные риторические фигуры апеллируют к одной школьной логической схеме — к закону единства и борьбы противоположностей.
Столь высокий порыв, к сожалению, не дает соавторам возможности всмотреться в частности, в те самые детали, о которых Кузмин проникновенно пел в зацитированном стихе о прогулке и поджаренной булке. Кузмин очень любил врать насчет года рождения (называл от 1872-го до 1877-го), соавторы удовлетворенно отмечают его склонность к "мистификации", но им даже в голову не придет подумать, в каких обстоятельствах какой год хотел присвоить себе поэт и что это в каждом случае значило. Гомосексуализм Кузмина соавторы отказываются рассматривать как специфическое явление, а пишут о нем как о любви "вообще", чувстве "вообще". "Проходным" текстам Кузмина, печатавшимся в "низкопробных" изданиях, отводится презрительно мало места — так, эпизод. Любой из этих эпизодов мог быть рассмотрен как локальный живой сюжет, как некое приключение мысли и чувства, но Богомолов с Малмстадом предпочитают толковать о высоком. Дело не в том, что это "не модно", а в том, что и от филологической книги ждешь хотя бы минимальной читабельности.
ВЯЧЕСЛАВ Ъ-КУРИЦЫН