Люди другого вида

Корреспондент "Ъ" узнал, на что можно пойти, чтобы не обделить мир

// Вне игры...


...с Андреем Колесниковым

Специальный корреспондент “Ъ” попробовал разобраться в том, чем отличается фигурное катание прошлого от того, что называется этим видом спорта сегодня, были ли в этой ситуации у российских спортсменов шансы на золото и если нет, то зачем бронзовые призеры в танцах на льду Оксана Домнина и Максим Шабалин выходили на лед в Ванкувере, рискуя тем, чем, по мнению спецкора “Ъ”, нельзя рисковать,— и считает, что нашел ответ.

Я первый раз увидел Оксану Домнину и Максима Шабалина несколько дней назад, когда они вместе с тренерами встречались с начальником местных индейских племен. Как известно, у австралийских аборигенов возникли претензии к внешнему виду Домниной и Шабалина, который до боли напомнил им их собственный. Та же проблема возникла и с движениями в оригинальном танце. Индейцы посчитали, что он не такой уж он и оригинальный: у аборигенов украли их ритуальные движения, а также передвижения. Авторское право ни на то, ни на другое аборигены не оформили, но моральное право оскорбиться у них было оформлено не один век тому назад.

Ванкуверские аборигены оказались адекватней. Их начальник объяснил Максиму и Оксане, что он, конечно, дико извиняется, но как бы чего не вышло, поэтому надо договориться о том, что говорить, если пресса опять будет с пристрастием расспрашивать про боевую раскраску костюмов Домниной и Шабалина. А так-то лично у него, вождя четырех племен, никаких претензий, если что. И он даже подарил им два индейских пледа ручной работы. Максим, правда, вызвал некоторое его смущение тем, что, от души обрадовавшись, накинул плед на плечи и широко улыбнулся вождю. Вождь, поскучнев, объяснил, что на самом деле плед перебрасывается через плечо.

Эта мелочь, впрочем, лишний раз доказывала, что наши фигуристы ничего толком у аборигенов не копировали, а наоборот, импровизировали как умели. Договорившись о программе совместных действий-2010, они расстались не просто друзьями, а, что называется, закадыками.

Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ

Тот танец они откатали, впрочем, не лучшим образом и с первого места отступили на третье. На нем и закончили Олимпиаду. С третьим танцем все было в порядке. Правда, я все время, пока они выступали, смотрел на ноги Максима. Из-под брючины выпирал корсет на левом колене.

Колен у него к этому времени почти уже не было. Левая нога едва сгибалась. Когда стало ясно, что у них бронза, они пошли по коридору в раздевалку, и, скрывшись из поля зрения телекамер, он остановился, схватился двумя руками за стену в коридоре и буквально повис на ней. Он не мог ни идти, ни стоять.

После соревнований тренер Геннадий Карпоносов сказал, что медаль эта на самом деле не бронзовая, а платиновая, а Наталья Линичук призналась, что когда на днях увидела поднимающегося по лестнице Максима, ей захотелось плакать. Я думаю, что она и плакала.

На пресс-конференции Максим осторожно говорил о том, что надо сделать перерыв, что ему надо лечить колени и что это не меньше, чем на год.

Но потом в Боско-спейс, когда тренеры предложили выпить им шампанское, потому что все наконец-то закончилось, Наталья Линичук сказала, что несмотря на то, что они расстаются и пары больше нет, фигуристы могут в любой момент их жизни обращаться к ним по любому поводу.

И я был поражен, когда еще через полчаса Максим Шабалин сказал мне с тоской:

— Не смогли мы выиграть Олимпиаду. Не смогли... Мы работали на самый высокий результат. Мы приехали за золотом. Мы стремились к нему... Так распорядилась судьба...

То есть он до сих был расстроен не своими коленями, а тем, что они взяли только третье место.

— Не сложилось чуть-чуть, — подтвердила и Оксана. — Мы очень надеялись...

— А что, Максим, — спросил я, — медаль дороже здоровья? Дороже здравого смысла? Вы могли в любую секунду из этих трех танцев стать инвалидом на глазах у изумленной публики.

— Ну, во-первых, — мирно ответил он, — спорт высших достижений всегда связан с проблемами со здоровьем. Вы не найдете ни одного здорового спортсмена. У каждого есть хронические травмы, слабые места... Ну и потом, когда в начале этого сезона, в июле, я приехал в Америку (здесь живут и тренируют Наталья Линичук и Геннадий Карпоносов. – А.К.), мы на берегу приняли решение, что мы идем на Олимпиаду, что мы в этой лодке... Поэтому было бы странно, если бы в середине сезона я сказал "нет".

И, похоже, для него не было ничего странного в том, что он после этого несколько месяцев каждый раз выходил на лед как в последний. И каждый раз мог стать последним. Ничего странного не было для него в этом.

— И столько сил уже вложено было — и со стороны тренеров, и со стороны Оксаны, со стороны руководителей....

Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ

— Руководителей? — переспросил я.

— Да, — подтвердил он. — Ну куда отказаться?

— Вы сами принимали решение?

— Да, это было мое решение, — кивнул он. — Я был в Мюнхене у врачей...

— И что советовали врачи?

— Врачи советовали еще два года назад закончить со спортом! — засмеялась Оксана.

И он тоже засмеялся. Им было весело оттого, что они тогда не послушали врачей, и вот теперь у них бронзовые медали. И что эти врачи?! Где они?!

— Теперь-то придется, видимо, заканчивать?

— Конечно, — кивнул он.

— Все, пары и в самом деле больше нет? — уточнил я, и зря, наверное.

— Нет, ну вот же мы сидим, напротив друг друга! — опять засмеялась она. — Может, медицина придумает, как восстановить хрящ, и не такое придумывала, и тогда пожалуйста — Сочи-2014!..

Он смотрел на нее так сочувственно и так горько, что и ей, и мне было понятно: не будет всего этого, конечно, не будет. Да и она, когда это говорила, понимала, что не будет.

— Мы же любим этот спорт, — пожал он плечами. — Мы его сильно любим.

— А вы знаете, сколько сейчас молодых пар! — сказала она. — К Сочи-2014 кто-нибудь обязательно будет!

— Будет кто-нибудь... — согласился он.

— Канадцев, которые сегодня выиграли, вообще не было в Турине, — сказала она. — Они появились за два последних года. Благодаря русским тренерам.

— Что это за конструкция была у вас на ноге во время выступления? — спросил я. — Она вам хоть чуть-чуть помогла?

— Это ограничитель движений, — рассказал Максим. — Металлическая конструкция, которая страхует от повреждений и одновременно разгружает колено. Вот, допустим, у меня мениска нет, и он давит с другой стороны. чтобы суставную щель распрямить. Это уменьшает воспаление... Как бы уменьшает боль.

— Как бы?

— Да, — сказал он. — Что-то под конец уже ничто ее не уменьшало. Даже тройная доза обезболивающего. Да в этой ситуации вообще нет средства, которое кардинально могло что-то улучшить или гарантировать. На два процента что-то действует, что-то на пять... Все это вместе... Я постоянно катался на обезболивающих, по-другому никак. Просто я думал, если увеличу дозу обезболивающего, то боль уменьшится хотя бы на эти дни. А получился другой эффект. Боль осталась на том же уровне, а мышцы расслабились, и я с трудом контролировал себя перед обязательным танцем.

— И все-таки вы его выиграли.

— Да, справились... — пожал он плечами. — Его, правда, по-моему, убирают из олимпийской программы. Меня спрашивали об этом, я сказал, что это плохая идея.

— А канадцы с американцами сказали, что это отличная идея! — добавила Оксана. — Потому что они не умеют катать обязательные танцы!

— Но если сравнить их и наше влияние на принятие таких решений, они этого, скорее всего, добьются, да?

— Процентов на 90, — согласился Максим.

— А новая система судейства в принципе сделана кем? — переспросила Оксана. — Американцами! Потому что они раньше не понимали, как можно победить русских, а теперь поняли.

— То есть тот спорт, которым мы начинали заниматься с Оксаной, фактически прекратил свое существование, — добавил Максим. — Сейчас мы занимается абсолютно другим видом спорта. Абсолютно.

— И каким?

— Я не знаю, как его назвать... Исполнение акробатических элементов на время под музыку. Теперь, если ты не работаешь с акробатами, у тебя нет шансов. Посмотреть на их поддержки — Цирк дю Солей... (в соседнем зале Русского дома отмечала свой день "Роснефть", и именно в эти минуты там выступал Цирк дю Солей. — А.К.). Так и мы работаем с Сергеем Гречушкиным из Цирка на Цветном бульваре, потому что выбора другого нет!.. А мы с Оксаной высокие, а для акробатики нужны другие стандарты. Это к вопросу о Сочи...

— Длинноногих и высоких, — со вздохом оглядела себя Оксана Домнина, — уже не будет!

— И программа другая будет... И у нас была другая программа. У меня процентов 70 шагов на правой ноге. На левую наступить не могу, а правая отсыхает!..

Он неожиданно расхохотался. Ну, она тоже. Ее не надо уговаривать посмеяться.

Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ

— Вам его очень жалко было? — спросил я ее.

— Конечно. К тому же, когда тренируешься, устаешь от того, что ты не можешь тренироваться как нормальный человек. Да, я плакала.

Ей и себя было тоже жалко. Но все-таки они тренировались. Потому что они же договорились в начале июля.

— У вас не было желания сказать ему, что может, хватит уже?

— Я даже сказала один раз, — пожала она плечами.

— Это было в прошлом году перед чемпионатом мира, — произнес Максим. — Тогда было еще хуже, чем сейчас. Это был какой-то ужас. Оксана все видела... Я не представляю, как она все это вынесла... Если бы я был на ее месте, я бы подошел и сказал: "Все..."

Она подошла к нему и сказала:"Ну все, поехали домой. Ты все, что мог, сделал, я все, что могла, сделала... Поехали домой. Больше ничего сделать нельзя. Уже ведь совсем труба..."

От них никто уже ничего не ждал. Они до этого снялись с чемпионата Европы, у них не было рейтинга. Оставался этот чемпионат мира.

— Что вы ответили? — спросил я.

— Я уже не помню точно... — смутился он.

— Он сказал, — произнесла она с каким-то странным вызовом или даже торжеством в голосе, — что "пока я не упаду, я буду кататься".

— Да. "Когда унесут меня, тогда закончим." Вот что я сказал. Не тот пропал, кто в беду попал, а тот пропал, кто духом пал, — улыбнулся Максим. — Лучше не стало после этого, конечно. Но мы тренировались. Потом мы приехали на чемпионат мира и выиграли его. После этого я сделал еще одну операцию. Я же понимал, на что я иду.

Даже я, кажется, начал это понимать.

— А у вас были моменты, когда хотелось бросить все к чертовой матери? — спросил я.

— Каждое утро с этого начиналось, — сказал он. — С утра встаешь, нога не сгибается, на автопилоте ковыляешь как-то, заминаешь все, разминаешь... Но в этом и заключается...

Я очень хотел услышать, что в этом заключается, но она не дала ему закончить:

— А потом видишь белое лицо Максима, выходишь на лед и делаешь милое лицо... Что все хорошо...

— Она пыталась по-разному себя со мной вести, — говорил Максим. — Пыталась давить... Пыталась защитить... Когда я чувствовал себя более или менее нормально, она шутила. Но иногда бывают дни, когда не надо шутить, когда вообще ничего не надо говорить... И она замолкала.

— Это было, когда боль уже просто невозможно переносить?

— Даже не в этом дело, — сказал Максим. — Когда приступ какого-то малодушия, что ли... Когда уже все, ну вот все...

К этот момент к нам и подсела Наталья Линичук.

— Если бы не это колено, у них не было бы конкурентов не только на этих Играх, а и в Сочи, — сказала она. — Но и то, что произошло, очень важно. Иногда люди завоевывают первое, второе место, а о них забывают. А о людях, которые занимают третье место, помнят всегда. Как о Толлере Кренстоне, который никогда не был первым.

Максим и Оксана слушали ее не дыша. Она потом призналась, что никогда не говорила им ничего подобного.

— К сожалению, есть люди, которые не верят... Пока не пощупают своими руками этот его наколенник. Мне каждый раз становилось дурно: боже, это же все давит, и как же все это больно... Но люди не могут себе это представить...

— Вообще никто не может, — сказала Оксана, — даже мы, люди, которые рядом с ним практически каждый день...

— Понимаете, — сказала Наталья Линичук, — может, это отклонение от нормы, а может, наоборот, расширение возможностей человека... Но это есть. То, что для спортсмена — обычный критерий, то для обычного человека — смертельный диагноз. Это не мазохизм. Это другая психология.

— Да это песня просто!.. Нога не сгибается, не разгибается... — сказал Максим. — Это три года назад случилось, с правым коленом. Хрусты раздались, это перед чемпионатом мира, я не обратил внимание, а потом на показательных выступлениях у Ильи Авербуха, на последнем номере я сделал движение на скручивание... К-р-р-р!.. И все... Но я тогда был глуп. Я подумал, что проеду эти показательные выступления, потому что это была возможность заработать какие-то деньги, и я еще месяц проездил на заблокированном колене. Потом сделал операцию. Но обычно, когда летит мениск на одном колене, через полгода-год летит и на другом... Полетело левое. Я сделал операцию. Вышел на лед...

— Через сколько? — спросила его тренер.

— Через 10 дней, — ответил он.

— Это преступление! — крикнула она. — Преступление.

— Ну почему? — оправдывался он. — Я чувствовал, что вроде нормально. До Европы 20 дней. И к Европе — совсем что-то плохо. И тогда было принято неправильное решение — ехать туда. А там был уже совсем мрак. Потом второй сустав прооперировали, а когда сустав оперируют на невосстановленный сустав, проблем прибавляется... И год прошел... И теперь я получил проблему, с которой мне придется все время жить.

— А вам не хотелось сказать им: "Хватит, остановитесь! Вы угробите себя, и это будет на мне"? — спросил я тренера.

— Не--е-т! — уверенно произнесла она. — Такого я не предлагала никогда. Просто я когда смотрела, когда видела... На льду есть фронтальное зрение, а есть боковое...

— Точно, точно! — воскликнула Оксана.

— Когда я видела невероятные переживания его... А впереди я видела обделенный мир, который не увидит их, если не приедут на Олимпиаду, даже с их сегодняшними возможностями. Я хотела показать миру, как же они хороши, как много могут.

— А вы думали о цене, которую он в любой момент может заплатить за это желание? — спросил я.

— Если бы я не думала, он бы не лег в больницу на месяц, с середины октября, в самый соревновательный период, когда набирается опыт физической формы. Доктор тогда не давил на меня, а просто показал: разница в мышечной массе одной и другой ноги — 60 процентов. И я, наступив себе на горло, сказала: да, он ложится.

— А что, доктор сам ничего спортсменам запретить не может?

— Доктор? — переспросила она. — Не может! Не может! В 1976 году у меня и Карпоносова была первая Олимпиада. Мне 20 лет, ему 26. Я не знала, будет у нас вторая Олимпиада или не будет. И я заболеваю. Там был перерыв в три дня между оригинальны танцем и произвольным. Там грипп ходил. У меня температура 39,6. Врач говорит: "Нет! Не выйдет на лед." Чайковская (тренер. — А.К.) говорит: "Нет! Не выйдет". А у нас, может, и не будет второй Олимпиады. Потому что ему 26, а мне 20. Это возраст, по советским временам можно не попасть в национальную команду. А вы поймите, я не тренируюсь три дня... выхожу на разминку, ничего не слышу вокруг, только свое дыхание, которое перекрывает и тишину, и реакцию зала. Я только помню, что когда мы закончили, Карпоносов подхватил меня под локти, и меня оттащили в раздевалку... Больше ничего не помню.

Они выиграли тогда.

— Прошли 34 года, и каждый раз, как только дунет ветер, у меня начинается кашель, — призналась она. — Но я не жалею.

Я понял про них наконец то, что должен был. Они все такие. Линичук. Карпоносов. Домнина. Шабалин.

Сумасшедшие. Больные. Великие.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...