Можно по-разному относиться к властям. Можно смотреть им в рот, ловя каждое слово и пытаясь познать глубинный смысл каждой нелепой паузы. Можно просто их любить. Можно ненавидеть и бороться за их отставку. Можно воспринимать как данную свыше реальность, которой отмерен свой срок. Все можно. Нельзя только одного: поддерживая или отвергая, считать, что все проблемы экономики можно решить в одночасье, имея в своих руках рычаги власти. Как свидетельствует история, смена кабинетов, правящих партий и режимов в большинстве случаев никак не отражается на способах решения ключевых экономических проблем. И понятно, почему в остальной части случаев нередко вспыхивают гражданские войны.
История свидетельствует также и о том, что ставка только на властные полномочия очень скоро приводит сделавших ее к предположению, что этих полномочий недостаточно. Требования расширить их настойчиво повторяются до тех пор, пока предъявитель этих требований либо сходит с политической сцены (его могут и увести с нее), либо, получив все необходимое, обнаруживает, что решение каких-либо государственных проблем для него вообще-то стало уже излишним. На самом же деле, если отвергнуть являющийся тупиковым путь революционного преобразования общества, оказывается, что у основных политических сил возможный экономический инструментарий состоит практически из одних и тех же элементов.
Возможно, именно в этом и кроется причина постепенного перехода стран западной цивилизации от века политики к веку экономики. Западные избиратели постепенно теряют интерес к выборам не потому, что бесповоротно разочаровались в демократии, а потому, что не видят принципиальной разницы в правлении различных политических партий. В конечном счете шаги, предпринимаемые левыми и правыми, оказываются настолько схожими, что это породило на свет теорию о постепенной конвергенции основных политических партий и превращении их в некий аморфный "центр", противостоящий политической "периферии". Последняя состоит из партий-аутсайдеров, почти лишенных перспектив когда-либо дорваться до рычагов власти. В отличие от России, в западноевропейских странах, Северной Америке и Японии реальными претендентами на звание тех, кто в действительности управляет государством, являются не политики, а скорее центральные банкиры, давно потеснившие у руля власти правительства.
Для России все это, конечно же, является вопросом отдаленного будущего. Пока ее реалии таковы, что приходится констатировать возможность именно кардинального изменения экономической политики и попятного движения от свободной рыночной экономики, активно формировавшейся до последнего времени, к плановому хозяйству. Не будь столь реальным этот откат, не появилось бы на свет и известное обращение лидеров российского бизнеса "Выйти из тупика!". Несмотря на всю политическую сомнительность такого обращения, которое некоторыми людьми из окружения лидера российских левых рассматривается как первый шаг к капитуляции национального бизнеса перед КПРФ, с экономической точки зрения подобный призыв вполне оправдан. Вне зависимости от того, достигнет он своей цели или нет, появление обращения и его текст свидетельствуют о том, что крупный российский капитал пытается претендовать на роль общественного лидера. Для России, лишенной в силу известных исторических причин аристократической и буржуазной традиции, с ее зачаточным (хотя и быстрорастущим) "средним классом" это далеко не самый худший вариант.
Именно крупный капитал первым в обществе публично и наиболее ясно выразил опасения, связанные с последствиями радикального поворота экономического курса. Он первый, кто вновь актуализировал понятие "держава" применительно к России (постепенно обнаруживается, что бизнесу его принадлежность к великой державе дает не так уж мало преимуществ). Он первый, кто предложил определить четкие правила политической игры, следование которым стало бы характерным признаком принадлежности к политической элите. Однако, судя по развитию политической ситуации в России после выхода обращения и серии встреч, которые провели между собой ее основные участники, следовать этим правилам будут новые поколения политиков. Появление вчера второго обращения тому свидетельство. Нет, правда, худа без добра. По неофициальной информации, проявивший себя наиболее активно при составлении обращения Борис Березовский после встречи с Геннадием Зюгановым 30 апреля несколько охладел к своей же идее видеть того в кресле премьер-министра.
Конечно, было бы ошибкой представлять дело так, будто национальный бизнес является апологетом нынешней экономической политики. О состоянии умов этой части общества что-то может сказать признание, сделанное одним из влиятельных представителей деловых кругов (не вошедшим в число авторов обращения): "Если бы я был более или менее уверен в том, что политика не пойдет вспять, то проголосовал бы даже за...". Не будем делать рекламу этому известному кандидату в президенты, но совершенно ясно, что прозвучавшая там фамилия — не "Ельцин". Хотя, надо отдать должное российскому президенту, острие критики направлено не столько против него, сколько против его аппарата и российского правительства. Можно, конечно, удивляться, насколько эффективно главе государства удается использовать традиционную российскую дихотомию "добрый царь — злые бояре".
Однако стоит прислушаться к характеристике, которую дал президенту один из авторов обращения в беседе с корреспондентом Ъ: "У него молодые мозги. Он единственный из всех имеющих право принимать государственные решения, кто может быстро воспринять новое. Его можно убедить и даже переубедить. Практически никто из его окружения на это уже не способен, они окаменели".
Почему же российское правительство как-то неожиданно стало восприниматься представителями национального бизнеса, причем именно его элитой, как окостеневшее и "застывшее на рубеже, который на самом деле давно уже всеми нами пройден" (цитата принадлежит другому автору обращения)? Ответ довольно прост. За последний год российский бизнес пережил драматические перемены, во многом изменившись качественно. На смену однозначной ориентации на финансовые спекуляции приходит инвестиционная активность. Банковский капитал, в соответствии с марксистской терминологией, превращается в финансовый. Иными словами, банки формируют финансово-промышленные группы, постепенно увязывая свои интересы как финансовых структур с интересами контролируемых ими промышленных предприятий. Как выразился недавно один из известных российских банкиров, "из финансовых королевств и промышленных княжеств мы перешли к финансово-промышленным империям. А империи живут уже по иным законам". Пусть эти слова были сказаны и в несколько ином контексте, но суть их от этого изменилась не намного. Меняются не только менталитет и менеджмент. Меняется не только политическое поведение. Меняется и социально-экономическая система координат, в которой существуют новые финансово-промышленные группы. И вот к этой-то смене ориентиров российского бизнеса правительство оказывается и не готово.
Можно ли считать, что лидеры национальной экономики жаждут изменения экономической политики? Неформальный опрос не дает оснований говорить о большом накале страстей, однако свидетельствует о постепенном повышении их температуры. Если до сих пор наиболее вестернизированная часть российских деловых кругов — банковский капитал — демонстрировала абсолютное равнодушие к лозунгам промышленного директората, то сейчас риторика еще не позабытого прошлого переживает удивительное возрождение. Обретая западный лоск и даже подчас псевдомонетаристский акцент, прежние затасканные на трибунах слова о необходимости поддержать отечественного товаропроизводителя превращаются в более внятные и конкретные требования о государственном протекционизме. Так часто употребляемые в тексте обращения слова "государство" и его производные свидетельствуют о растущем в деловом мире спросе на сильное государство. Оно необходимо прежде всего для того, чтобы оберегать его представителей от иностранных конкурентов и поддерживать растущий интерес российского бизнеса к операциям за пределами своих национальных границ.
Лидеры российского бизнеса начинают проявлять интерес не только к финансовой, но уже и к промышленной политике правительства. Во многом именно этим и обусловлено недавнее появление в кабинете Владимира Каданникова, призванного представлять российскую промышленность в верхах. Тем не менее к появлению более внятной промышленной политики это пока не привело. Все силы правительства по-прежнему брошены на реализацию плановых бюджетных показателей, что само по себе было бы и неплохо, если бы при этом правительство сохраняло видение исторической перспективы. А именно понимало то, что должна представлять российская экономика в ближайшие год-два, пять, десять и т. д. лет, и осознавало тот простой факт, что государственные интересы ныне во все большей степени воплощаются в интересы национального капитала. И для Виктора Черномырдина, и для формально определяющего его политику Бориса Ельцина счастье состоит в том, что с их уходом с политической сцены надежда на то, что подобное осознание когда-то придет, исчезнет вовсе.
РОМАН Ъ-АРТЕМЬЕВ