Некролог
В своей лондонской квартире найден мертвым Александр Маккуин — пожалуй, единственный из современных дизайнеров, которого без всяких преувеличений можно было назвать гением.
Сын таксиста, рисовавший в детстве платья на обоях, выходец из семьи, где само слово "мода" звучало как ругательство, он был истинным аристократом в современной моде, ее главным эстетом. Его считали скандалистом и ниспровергателем основ, подсмеивались над его плохим английским произношением и повадками кокни, а он, в отличие от своих благородного происхождения коллег, прошел идеальную классическую школу мужского портновского искусства, отправившись в 16 лет работать подмастерьем на Сэвил-роу. Когда говорят, что он учился в знаменитом Saint Martins College, то несколько ошибаются. Он и в самом деле пришел туда поступать, уже отработав несколько лет в знаменитых мастерских и сшив костюмы для принца Чарльза и президента Горбачева, но приемная комиссия отправила его прямиком в магистратуру, объяснив, что все, чему здесь учат, он уже и так умеет. По окончании колледжа он стажируется у Коджи Татцуно и Ромео Жильи — двух, безусловно, ключевых дизайнеров 80-х, слава и коммерческий успех которых были куда скромнее их профессиональных достоинств. Но Маккуин думал своей головой и хорошо понимал, у кого и чему надо учиться. Он успел поработать и в театральных мастерских, где, по его собственным словам, изучил крой исторического костюма в мельчайших деталях.
Так что, начав в 90-х собственное дело, он выглядел абсолютным выродком на фоне эпатирующих публику гранжевыми упражнениями коллег, большинство из которых не умели толком скроить юбку. Тем не менее поверхностные журналисты писали в первую очередь о его брюках, опущенных на бедра до неприличия, о его татуировках, о том, что он выпускает на подиум калек и живого волка, что выезжает на поклон на самокате, и прочую ерунду. На самом же деле каждая его коллекция имела музейную ценность, а каждый показ превращался в грандиозное театральное шоу, в котором никакое преувеличение не казалось избыточным, а всего лишь окончательно и бесповоротно вписывало моду в контекст подлинного искусства.
Десять лет назад я брала у него интервью для русского Vogue. Я боялась его панически. Боялась, что не разберу его английский, что он будет хамить, не захочет отвечать на вопросы, станет строить из себя небожителя, будет врать, что не ведает о механизмах, которые продвигают моду вперед и вверх по лестнице коммерческого успеха. Боялась, что мои вопросы покажутся ему, искушенному и циничному, дурацкими и наивными. Все оказалось ровно наоборот. Мы сидели в уличном кафе, вокруг нас крутились какие-то бомжи, и он заботливо советовал мне держать сумку на коленях. А сам тем временем рассказывал о том, как устал от работы на Givenchy, что страшно рад поддержке Gucci Group, потому что они дают ему спокойно работать. Жаловался на Гвинет Пэлтроу, которая так неудачно надела на "Оскар" его платье. Но больше всего говорил об одежде, не теоретизировал о моде и ее значении в современном мире, а рассуждал о мельчайших деталях, о новых технологиях и тканях. Он говорил об этом с такой любовью, что было понятно: это и есть его жизнь. Жизнь, которую он превратил в высокое искусство.
Это было лучшее интервью в моей жизни. Из тех, благодаря которым многое для тебя самого становится яснее и понятнее. Такое же странное чувство посещало и после каждой его коллекции. И, похоже, не меня одну. Прожженные циники, воротилы мировой модной индустрии выходили с его показов, не скрывая слез. А интернет теперь разрывается от слов, которые ни один из этих людей никогда бы не рискнул произнести вслух. И слово "гений" среди них встречается, пожалуй, чаще всего.