премьера / кино
Очередная киноверсия уайльдовского "Портрета Дориана Грея" называется просто "Дориан Грей". При этом портрет в фильме живет, пожалуй, более насыщенной и бурной жизнью, чем герой, сыгранный Беном Барнсом с таким же царственным безразличием ко всему происходящему с ним, как принц Каспиан во второй части "Хроник Нарнии". Как опасно связываться с художниками, узнала из "Дориана Грея" ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Хотя портрет Дориана Грея, показанный в фильме, ведет себя так, что способен надолго отвратить от посещения галерей и выставок, режиссер Оливер Паркер на правах давнего любителя экранизировать Оскара Уайльда беззаботно оставляет за бортом всю уайльдовскую метафорику относительно природы искусства, трагичности красоты и смысла художественного творчества. В сухой остаток при этом выпадает готический триллер с кровавыми убийствами, растлением непорочных созданий, а также по нарастающей — пьянством, наркоманией и беспрестанными оргиями самой широкой сексуальной направленности.
Кромсать огромным ножом какого-то несчастного (читатели Уайльда, впрочем, легко догадаются, кого именно) герой начинает в первом же кадре, прижимая к лицу окровавленную ветошь крайне театральным жестом. Настолько же театрально, будто аккуратно, но без вдохновения выполненная декорация, выглядит в "Дориане Грее" и Лондон, наводящий на невыгодное для Оливера Паркера сравнение с Гаем Ричи, в "Шерлоке Холмсе" создавшем еще более стилизованный и еще менее подлинный викторианский Лондон, но при этом куда более убедительный как место действия.
Изобразив злодейство, Бен Барнс после титра "За год до этого" так же комично изображает былую чистоту и невинность, в основном с помощью приоткрытого рта, с которым он озирается на лондонском вокзале. В Лондоне богатый наследник Дориан Грей сразу попадает в сомнительную компанию. Автор злополучного портрета Бэзил Холлуорд в исполнении Бена Чаплина еще более или менее похож на "скромного служителя красоты", на самом деле вдохновляющегося юными красавцами. А вот что касается другого воспитателя Дориана Грея, циничного лорда Генри, то добродетельное лицо Колина Ферта странно видеть у человека, который всю дорогу учит восприимчивого юношу плохому — начиная от невинных сигареток, которые представляются детской забавой сравнительно с демоническими рассуждениями о том, что нельзя подавлять свои инстинкты и что всю жизнь надо "жечь" так, чтобы чертям тошно стало.
Сам Оливер Паркер настроен "жечь" самым решительным образом, поэтому психологические метаморфозы героя интересуют режиссера гораздо меньше, чем знойные картины добросовестного разврата, которому пошедший по скользкой дорожке Дориан предается каждые минут десять экранного времени. Самое трогательное в картине именно то, как режиссер представляет себе беспробудный, несусветный разврат в роскошном старинном духе: то какую-то обнаженную гражданку выставит посреди зала изображать Афродиту в огромной жемчужной раковине, то устроит тематическую африканскую вечеринку, на которой пляшут полуголые негры, грохочут тамтамы и извиваются удавы на маслянистых негритянских торсах. Портрет, пока его хозяин куролесит, наливается злостью в самом прямом смысле слова: сначала начинает источать какую-то слезообразную жидкость, словно чудотворная икона, потом из одного глаза выпадает опарыш, а окончательно осатанев, портрет берет манеру издавать леденящие животные звуки вроде "Гы!" или "Ыа!".
Единственным светлым лучом в этом темном царстве порока и имморализма оказывается придуманный кинематографистами персонаж — дочь лорда Генри (Ребекка Холл), жизнерадостная суфражистка. Она ничуть не смущается тем, что 20-летний Дориан Грей еще лет сорок назад в таком же точно юном виде фотографировался с ее отцом, и норовит без долгих проволочек добровольно отдаться герою, которому даже не надо выступать коварным соблазнителем — в его душу даже закрадывается сомнение, что из него не вышло такое ужасное исчадье ада, каким он всю свою вечно молодую жизнь старался стать. Однако злой портрет, несмотря на все признаки разложения, проявляет твердость характера и не позволяет кинематографистам поддаться малодушным мыслишкам о том, чтобы запустить всю эту историю в направлении всеобщего хеппи-энда, отправив Дориана Грея под венец с девушкой передовых взглядов, а портрет из опарышей — в музей современного искусства.