Династии существуют не только на телеэкране в виде популярного сериала. К этому удивительному открытию пришли два исследователя из SNRS, Мишель Пинсон и Моник Пинсон-Шарло, авторы книги "Финансовые гиганты". 200 знаменитых финансовых и промышленных семей, воспетых Бальзаком и Золя, пережили две мировые войны и несколько кризисов капитализма.
Группа исследователей во главе с вышеупомянутой семейной парой Пинсонов проследила судьбы тех удачливых наследников, которые сумели удержаться, выстоять, не скатиться кубарем с вершин былого величия, проанализировала причины такой стойкости, и с помощью экономиста Элии Когена удалось приблизительно определить, что осталось от огромного могущества знаменитых династий в условиях нынешней экономики, гораздо более открытой и мобильной, чем прежде.
Прежде всего, ученым необходимо было отрешиться от так называемого "эффекта лауреатов", то есть отделить состояния, принадлежащие прославленным династиям, от недавно сколоченных огромных состояний, не прошедших испытания временем, не раздерганных наследниками и потому занимающих первые места во всяческих опубликованных в прессе списках богатых мира сего. Время тасует карты: из семи богатейших семей, возглавлявших так называемый список Даладье в 1934 году, только три сумели сохранить более или менее соответствующую позицию в настоящее время. Из тридцати самых крупных современных фамильных состояний половина восходит к XIX веку, а то и раньше: Пежо, Шлюмбергер, Мартель, Вуиттон, Дэвид-Вейл, Ротшильд, Вормс, Хеннесси, Куантро, Шандон-Майот, Вендель и другие. Признаки наследования имущества и наличия могучего и разветвленного генеалогического древа — ключевые отличия династических богачей от нуворишей.
Само по себе богатство складывается из нескольких составляющих: основная — экономическая, кроме того — культурная, этическая, школьная и символическая. Передача наследникам в пользование состояния автоматически обеспечивает передачу и других составляющих — это главное звено в династической цепи, несущая конструкция в династическом здании. Потому-то и происходят такие битвы за наследство, в особенности за недвижимость. Как правило, особо ожесточенные бои идут за право владения фамильным замком, поскольку это — главный элемент семейного самосознания, фамильной гордости и памяти. Конюшни со скакунами и виноградники — тоже важный атрибут семейного отождествления и осознания. Попадаются семьи, которые содержат нерентабельные конюшни и разводят убыточный виноград — но сохраняют их, не продают и несут, как факел былого величия.
Если рассматривать экономический аспект проблемы, оказывается, что наследование права пользования не так уж малоприбыльно и убыточно. Во Франции, например, концентрация передающихся по наследству состояний гораздо выше, чем концентрация доходов: что касается доходов, то соотношение между десятью процентами самых высоких и десятью процентами самых низких составляет всего 1:6; для наследных состояний эта же пропорция составляет 1:87. Однако исследования и опросы по поводу богатств и их обладателей учитывают только относительные части наследства — промышленный актив и т. д.— а не абсолютные, "неподвижные" его части, большая часть которых (в частности, произведения искусства) не облагаются налогом на наследство.
Возникает еще один немаловажный вопрос: как же эти огромные семейства ухитряются сохранить состояние более или менее единым, не разбазарить его, не растащить по клочкам, не рассеять между многочисленными родственниками? Причина в так называемом династическом духе, который очень силен и определяет, выстраивает весь уклад и образ жизни: каждая личность — не более чем звено в общей цепи. И хотя богатые семейства отлично приспособились к жизни в современном обществе, они продолжают культивировать традиции.
Трудно быть богатым
Богатые люди, как говаривал Фитцжеральд и как вы, наверно, уже поняли сами, не похожи на нас с вами. Хемингуэй прозаически ответствовал своему восторженному собрату по перу: "Да, у них больше денег". Однако все-таки и традиций у них тоже поболе, и подчинения в их жизни тоже хватает: свобода им и не снилась. Наследник должен отдавать дань уважения проделанной предками работе — вплоть до благоговения перед ними, особенно перед основателями династии. Буквально с момента рождения наследник обязан распроститься с иллюзией индивидуализма в пользу общего семейного блага, осознать свое место в фамильной цепочке. На младенца при крещении надевают рубашечку его прапрапредка, он обязательно получает имя своего деда. Часто происходит двойная фамильная процедура номинации: именем, передаваемым из поколения в поколение, патронимом. В этих семействах, что аристократических, что плебейских, все, что идет из глубины веков — свято. На всех этапах жизни семья представляется как некая трансцендентная сущность, значимость которой несравненно больше значимости личности.
Вы (если "вы" — молодой Ротшильд или Мартель) — не более чем временный пользователь семейного достояния, оно вам не принадлежит, а дано в пользование и должно быть передано следующим поколениям в целости и сохранности. Если, например, вы получили в наследство замок, вы не имеете права его взорвать и пойти с песнями по дорогам, но зато вы можете провести там реконструкцию, реставрацию, улучшить планировку; вопрос о продаже замка необходимо будет решать на семейном совете, и только если всеми будет признана неизбежность и целесообразность такого шага в интересах фамилии, вы (напоминаю, молодой Ротшильд или Мартель) сможете поставить на месте прогнившего гнезда вожделенный фарфоровый заводик или фабрику по производству затычек для коньячных бочек.
Все эти особенности социальной психологии данной группы людей являются результатом предельно запрограммированного, разработанного, кодифицированного и формализованного воспитания. Умершие члены династии автоматически становятся почитаемыми предками, племенем духов-хранителей, населяющих портретные галереи и гостиные. Они составляют часть внутреннего мира ребенка, а затем и подростка — и с младых ногтей он знает, что в свою очередь не будет забыт и станет одним из портретов на стене, когда пробьет его час. В других кругах не принято говорить ни о смерти, ни о наследстве: это одно из главных табу, за нарушение которого ребенка шлепают по губам, с подростком ссорятся и перестают разговаривать на целые недели. У этих же доподлинно известно, какой из внуков наследует замок. И в дальнейшем все делается для того, чтобы он этот замок сохранил и содержал его в порядке. Другим достается движимое имущество и земли, так, чтобы никого не обойти, не обидеть, чтобы Гражданский кодекс был неукоснительно соблюден. В соответствии с этим дитя получает приличествующее его будущей роли образование и воспитание, которое позволяет ему стать достойным звеном сияющей цепочки, достойным лицом в череде портретов на стене.
Школы, которые они выбирают
Очень богатые люди, как правило, предпочитают отдавать детей в такие школы, в которых неукоснительно соблюдаются образовательная и воспитательная функции: например, во Франции это школы Ла Рош в Верней-сюр-Авр, Сан-Мартен-де-Франс в Понтуазе, Сан-Луи де Гонзаг в Париже. Не менее знаменитые школы Луи-ле-Гран и Анри IV, любимые интеллектуалами, они чаще всего игнорируют. Верные традициям семейства выбирают школы-интернаты, где ребенком занимаются с утра до ночи, в том числе обучая хорошим манерам и развивая вкус. В таких школах, как Розай в Швейцарии и уже упомянутой школе Рош во Франции, дети живут автономно. В Розай они занимают маленькие домик, сами выбирают себе начальника, и в дальнейшем сами о себе заботятся и сами за себя отвечают. Так сделано потому, что в дальнейшем этих деток ожидает очень и очень большая ответственность — надо привыкать.
Корреспондент Nouvel Observateur, описывает знаменитую школу Рош с несколько завистливой иронией и слегка презрительным восхищением — тоном, в который впадают журналисты, воображающие себя хемингуэями, и вообще интеллигенция, когда речь заходит об очень богатых людях. Элитные школы, пишет он, можно безошибочно отличить по целому ряду признаков. Первейший из них — не проходит и десяти минут разговора, как вам "предъявляют" бедных. Эдак вскользь: "Вы не подумайте, у нас учится несколько 'бесплатников' из малообеспеченных многодетных семей". Подобно тому, как принцессы всегда "весьма просты в обращении", элитные школы отличаются спартанской суровостью нравов, строгостью в обращении с учениками и простотой в обстановке. Это вполне понятно: только богатые могут заплатить цену пятизвездочного отеля, чтобы обеспечить отпрыскам комфорт кемпинга. Несколько больших зданий конца века посреди чудесного английского парка, суровые спальни младших на первом этаже, мрачные мансарды старшеклассников, 250 учеников — мальчиков и девочек, непритязательная столовая, несколько лет назад все же установили горячие души, все удовольствие за 8 000 франков в месяц. В отличие от многих заведений такого типа, Рош — не католическая школа. Здесь взята на вооружение английская система воспитания, отлично зарекомендовавшая себя повсеместно. Внимание уделяется не только обучению, но и занятиям спортом, трудовому обучению и самодисциплине. В парке есть площадки для тенниса и гольфа, футбольное поле; действует принцип капитанов, то есть ребята сами выбирают себе начальство. Как правило, среди учеников большинство протестантов, но, поскольку много иностранцев, есть и представители других вероисповеданий. К одежде требования строгие: все должно быть вычищено и выглажено, как в армии, и при этом отвечать требованиям хорошего вкуса, как на приеме у английской королевы. Руководство школы с пеной у рта утверждает, что у них нет позорной драки за отметки: верный признак того, что успеваемость является проблемой. Впрочем, преподаватели оправдываются, что причина в иностранцах и в нескольких "трудных детях". Действительно, в школе есть иностранцы, но речь, конечно, не идет о маленьких курдах или африканцах, сыновьях бедных неграмотных иммигрантов; если и попадется негритенок, то это сын президента или министра. Остальные иноземцы прибыли, как правило, из цивилизованных мест. Директор с гордостью признался, что в последнем выпуске был даже принц датский. Возможно, он увез из суровых стен школы Рош ответ на извечный вопрос принцев датских: "Быть или не быть".
Однако волны всеобщей и полной демократизации, проходящей на Западе, неостановимые и могучие, как перманентная мировая революция в проекте Троцкого, зародившись в безродной Америке, докатились и до непоколебимой твердыни закрытых школ. Социальный состав учеников меняется, среди них можно встретить — о ужас — и сына бухгалтера или аптекаря.
Что касается богатеньких отпрысков знаменитых фамилий, заведения, подобные школе Рош, оказывают им неоценимую услугу: основными чертами таких учреждений являются разнообразие учебных дисциплин и чувство коллективизма. Ученики, заканчивая школу, разбредаются по свету, но не теряют друг друга из виду; создаются ассоциации бывших учеников, в которые часто входят и родители учеников нынешних, что создает эффект некоей династической вездесущности. Элитные школы дают доступ к "социальному капиталу" — бесценной системе взаимоотношений и взаимовлияний сильных мира сего.
Юный Рокфеллер в школе и дома
В династических семьях бытует практика изучения как минимум двух иностранных языков с самого нежного возраста. Вместо общепринятой трехнедельной практики с проживанием в дружественной иностранной семье высокорожденные чада проводят год в колледже той страны, язык которой изучают. Сейчас большее, чем прежде, внимание уделяется школьным успехам отпрысков. Когда в 1900 году герцог де Бриссак неожиданно блестяще окончил Политехнический, он был пионером, первооткрывателем. За ним последовали другие первопроходцы: герцог де Бролье стал Нобелевским лауреатом, Эрнест-Антуан Сельер, который сейчас контролирует все колоссальное достояние знаменитой династии Венделей, закончил Американскую национальную академию по специальности "инспектор финансов". Сливки общества густой струей полились в науку. Но этим их хождение в народ и ограничилось. Во всем остальном — отдыхе, развлечениях, праздниках и быте — они остаются верными хранителями фамильных традиций. Основное правило всех представителей важных семейств на каникулах: никогда не отправляться в путь в одиночку. С наступлением курортного сезона весь кагал снимается с места и оказывается либо на Лазурном берегу, либо в швейцарских шале. На Рождество принято быть в Гштаде, в феврале — в Сент-Морице. На обеды в Палас-отель все семейство является поголовно в смокингах и в длинных вечерних платьях, и ювелиры всего мира выставляют там свои творения. На примере Довиля, выстроенного ex nihilo во время Второй империи с помощью и для великосветских семейств, можно проследить, как их образ жизни, практически не меняясь, переживал десятилетия, исторические перевороты, экономические кризисы, сексуальные и культурные революции... Гран При по Поло Лансель, проходящий в Довиле, собирает вовсе не ту публику, которая атакует город в летнее время. Это две параллельные вселенные, они никогда не пересекаются. Та же история с другими видами спорта: значение имеет не выбор того или иного вида спорта, а социальные условия, в которых им занимаются. По прежнему в обиходе ралли, однако участники становятся все моложе: теперь это по преимуществу двенадцатилетние, которых таким образом пытаются отвлечь от тлетворных соблазнов большого города и порочного влияния улицы. Ралли создается обычно одной или несколькими мамашами и носит фамилию семьи-зачинателя, например "Ралли Шлюмбергер". Едва сыновья немного подрастут, в дело вступают и папаши со своими автомобильными и жокейскими клубами. Там неоперившиеся банкирята обучаются искусству поддержания беседы, бриджу, танцам — и, наконец, приходит время больших балов — 18-20 лет. Куда там Наташе Ростовой. Всему предшествует культурный тренинг. Группы детей посещают музеи, церкви, посольства в привилегированных условиях: сам главный хранитель фонда показывает им музей, посол самолично водит их по своей территории. Культура и светскость ходят здесь парой. И культура при этом ни в коем случае не оказывается сугубо личным делом, а, напротив, является делом целой группы: семьи совместно "приобщаются к миру прекрасного" — тоже как бы некая сделка между практически равноправными партнерами. Когда ваша бабушка пересказывает вам древнегреческие мифы, описывая сцены, вытканные у нее на гобеленовых чехлах для кресел, ваши отношения с античностью приобретают несколько отличный от общепринятого, приятно-интимный и весомый характер. Культура и вкус к красивой жизни впитываются с молоком матери. Своеобразный стратегический ход, с помощью которого к юным представителям элиты приходит ощущение собственной исключительности.
Браки заключаются на земле
Подобным же образом отработанные и четкие матримониальные стратегия и тактика позволяют знатным семьям сохранять чистоту породы. И пусть юные новобрачные, наивно тараща глаза, уверяют, что познакомились по чистой случайности — встреча, тем не менее, произошла либо в ходе чаепития в посольстве, либо во время ралли. Любовь в узком кругу ходит проторенными тропами. И все же такая система "предусмотренной случайности" дает иллюзию свободы выбора, гораздо более благоприятную для будущего брака, нежели средневековый порядок "выдавания" замуж по желанию родителей, и при этом абсолютно так же социально детерминирована.
В неписаном кодексе брачующихся аристократов прослеживаются большие различия в зависимости от места жительства. В частности, в Бордо для успешной женитьбы необходимо подтверждение непрерывного и долговечного функционирования виноградников и виноделия на земельных угодьях невесты и жениха. Одна из проинтервьюированных представительниц бордоских сливок сетовала, что все соседи показывали на нее пальцами, когда она вышла замуж за крупного буржуа с Севера. В парижском районе нравы попроще: главное, чтобы избранник и избранница были одного поля ягоды, а там будь он хоть губернатор острова Борнео, не суть важно, главное — свой круг. Таким образом не происходит распыления и разбазаривания фамильного состояния, а также остается незыблемым вековой уклад, не допускающий мезальянсов.
Скромное обаяние крупной буржуазии
Чем они богаче, тем меньше это демонстрируют: настоящий культ скромности. Но при этом они всячески подчеркивают свое присутствие в строго определенных декорациях — в ходе всенародных празднеств, на брачных церемониях кого-нибудь из великих, на бегах высокого класса (в частности, приз Дианы). Причем на бегах неукоснительно соблюдаются такие ритуалы этого самостоятельного маленького мира, как, например, присутствие при взвешивании жокеев. Создается и поддерживается ощущение перманентности присутствия буржуазии в глазах окружающих. Причем окружающих в самом широком смысле этого слова: на миллионера смотрит весь мир. Богатство интернационально, вернее сказать, космополитично. Дворец в Тунисе, вилла в Маракеше, аргентинское эстанцио, прииск в Африке, заводик в Бельгии, шале в Швейцарии — все эти элементы фамильного наследства, которые пускаются в ход для предельной социализации жизни, интенсивность которой зависит от социального ранга семейства в целом и его представителя в частности. Поскольку их жизнь, быт, традиции построены на капитале, а капитал абсолютен и интернационален, члены династий, хотя и могут иметь чувство родины, зато не имеют чувства чужбины.
4-й Интернационал — Интернационал буржуазии
Можно сейчас говорить о том, что Интернационал, который возник как форма организации и система мышления рабочего класса, стал сейчас фактом жизни крупной "династической" буржуазии. Исследователи с удивлением обнаружили, что в этих кругах господствуют формы сознания и организации, которые в активно марксистский период считались присущими исключительно рабочему классу. Классовое сознание у нынешних потомственных крупных дельцов развито гораздо сильнее, чем у потомственных пролетариев. Громадные состояния управляются на коллективных началах. Сами семьи представляют собой настоящие братства, полностью отдающие себе отчет в общности интересов и солидарности класса, который не смог бы выстоять и сохраниться без стараний каждого на пользу всем.
И хотя экономической мощи династий поубавилось, они очень живучи, поскольку деньги и положение в обществе являются для них отмычкой, открывающей замки, кошельки и сердца, дающей колоссальные возможности для приложения сил. Хорошо это или плохо, вот вопрос: идиллическая картина, рисующая скромных, воспитанных, образованных и дружных богачей, не стирает, конечно, прочно укоренившегося в человеческом сознании убеждения, что они — пауки-кровососы, бездушные реакционеры. И для этого убеждения есть основания. Потому что, как горько заметил Достоевский, самое отвратительное в деньгах — то, что на них можно купить даже талант.
Дерева вы мои, дерева, или Who is Who
О них говорят так много: судят, рядят, восхваляют, проклинают. Их имена на слуху, хотя лица и не на виду, как лица кинозвезд или коронованных особ. На красивых коньячных и конфетных коробках, на упаковках с оборудованием, на акциях банков и флаконах духов на протяжении двух последних веков мелькают их имена. Вот самые знаменитые из них:
Семья Давид-Вейл, основанная тремя братьями Лазард в 1847 году. Они прибыли в Америку в поисках денег, открыли магазин текстиля в Новом Орлеане, приложили руку к калифорнийским золотым приискам; в конце XIX века Александр Вейл открыл в Париже Банк братьев Лазард. Постепенно банк, имевший монопольное право контроля за обменными операциями Банка Франции и стойко защищавший стабильность франка, полностью перешел в собственность наследников Лазардов — Давид-Вейлов. Сейчас Мишель Давид-Вейл, 62 лет, управляет международной финансовой империей (Париж — Лондон — Нью-Йорк) и "стоит" около 8,5 млрд франков.
Семья Гермес, избравшая своим символом бога торговли Гермеса, может послужить примером непрерывного восхождения: вперед и вверх. Основатель династии открыл в 1837 году мануфактуру по производству конской сбруи. Постепенно его продукция завоевала самую шикарную клиентуру и удостоилась приза за качество на Универсальной выставке 1867 года. Сейчас Жан-Луи Дюма-Гермес владеет сетью магазинов во многих странах. В собственности семьи около 5 млрд франков.
Семья Ротшильд, основанная непокорным сыном Мейером Амшелем, который отказался от духовной карьеры (родители прочили его в раввины) ради торговой, стала своего рода символом богатой и многочисленной семьи. Раньше говорили: "богат, как Крез", теперь: "богат, как Ротшильд". Основанный Мейером в 1773 году банк во Франкфурте-на-Майне, разрастался параллельно с семьей: все пять сыновей Ротшильда открыли в разных городах по филиалу. Австрийский император пожаловал семье баронский титул. Сейчас барон Эдмонд Ротшильд стоит во главе финансовой компании, которая носит его имя, с капиталом 4 млрд франков. Его кузен Давид основал свой собственный банк, однако его состояние меньше: 1 млрд франков. Правда, большая часть имущества Ротшильдов заключена в произведениях искусства и бордоских виноградниках; дочь барона Филиппа Филиппина поставляет три высококлассных сорта сока для производства вин.
Семья Герлен, у истоков которой стоит парфюмер Франсуа-Паскаль Герлен, ведет свою экономическую родословную с 1828 года. Сейчас она была вынуждена уступить 52% своих акций Бернару Арно, но зато завладела 12% Кристиана Диора. Сегодня Жан-Поль Герлен — один из крупнейших производителей духов; его капитал составляет 3,5 млрд франков.
Семья Верспирен сколотила свое состояние на страховке. Первая страховая компания была основана в 1880 году, а тридцатью годами позже Пьер Верспирен основал Lloyd Continental. В 1944 году, опасаясь, что предприятие национализируют, Пьер решил разнообразить семейное достояние и приобрел 51% компании Легран, лиможской фирмы по производству фарфора. Фарфоровые дела оказались не такими уж хрупкими, и семье удалось довести капитал до 7,7 млрд франков, не отказываясь, впрочем, от привычных страховочных дел, которые тоже идут неплохо.
Семья Мартель известна каждому, кто знает толк в коньяке. Первые бутылки чудного элексира были проданы в 1720 году, и два с половиной века фирма непрерывно процветала. В 1987 году, она стала жертвой биржевого краха и продала свое дело фирме Seagram. Состояние в 5 млрд франков распылено между многочисленными наследниками.
Самый-самый-самый
Однако самая длинная и разветвленная родословная и самое прочное и стабильное состояние — может быть, потому, что построено не на мимолетных ароматах и хрупком равновесии денег и акций, а на крепком и верном железе — до последнего времени было у семейства Вендель, составлявшего гордость лотарингской металлургии. Эта семья являет собой предмет неустанного любопытства историков. Тому есть целый ряд причин.
Во-первых, Вендели всегда умели удачно избегать семейных ссор, раздоров и скандалов, в отличие от многих других династий (как выясняется из телесериалов).
Во-вторых, женщины в семействе Вендель всегда играли важную роль, проводя мудрейшую "политику зятьев", вливающую новую кровь в вены семейства.
В-третьих, строгие приверженцы католицизма, Вендели сохраняют мудрую умеренность: их образ жизни можно назвать спартанским, они мало придают значения пустым утехам и не склонны к порокам.
В-четвертых, они всегда проявляют заботу о своих рабочих, отечески внимательны и уважительны, и наградой тому — преданность.
В-пятых, от авантюр Венделей всегда спасало обязательное инженерное образование и исключительная эрудированность.
Тем не менее ничто не вечно под луной. Национализация сделала свое дело в 70-е годы. Казалось бы, империя развалилась. Однако живучесть Венделей велика: Эрнест Антуан Сельер де Лаборд на обломках старой грандиозной кузни построил финансовое общество, которое уже процветает. А амазонки семьи Венделей сделали головокружительную политическую карьеру: Элен де Миссоф и Франсуаз Панафье назначены министрами. О чем всегда мечтали их деды.
Как не дать природе отдохнуть на детях, или Новые идут
Талант по наследству не передается. А жаль. Иначе сохранилось бы масса славных династий прошлого века, от которых сейчас остались одни воспоминания. Но уцелели лишь те, кто в той или иной форме сохранил талант основоположника управлять предприятием, передавая его из рук в руки, как эстафетную палочку. С трудом удается вывернуться из-под ударов молота национализации. Для сохранения власти часто было необходимо объединение двух семей, как сделали компании Жан-Марка Вернеса и Рауля Гардини. Иногда получалось так, что три предприятия рушились, и из них возрождалась одно новое, как это было с семьями Хеннесси, Шандон и Майот, продавших свои компании Бернару Арно и его компании LVMH.
Вопрос в том, сумеют ли те династии, что родились в последнее тридцатилетие, стать столь же жизнеспособными, какими были те, старые. Конечно, прежних подчас больше заботили вопросы респектабельности, нежели проблемы экономического процветания. Новые более демократичны и более беспринципны. И, как считают исследователи, они нужны, очень нужны: какой же, в самом деле, капитализм без акул капитализма!
ЕЛЕНА Ъ-БРАГИНСКАЯ