Некролог
27 января в своем поместье близ городка Корниш в штате Нью-Хемпшир в возрасте 91 года скончался Дж. Д. Сэлинджер — один из самых главных и самых таинственных писателей XX века.
Джером Дэвид Сэлинджер тихо и безболезненно умер в собственной постели в уединенном доме, где почти безвылазно прожил 57 лет. Несмотря на то что, ввиду весьма почтенного возраста писателя, эту смерть нельзя назвать ни неожиданной, ни трагической, а за время его 45-летнего творческого молчания мы вроде бы должны были от него отвыкнуть, известие о том, что вот, все, его больше нет, заставило многих испытать острое чувство потери. Удивительным образом все эти годы мы жили в его присутствии. Странная, резко отшельническая жизнь Сэлинджера абсолютно гармонически продолжала его произведения и, более того, стала одним из них. Он "сделал из своей жизни поэму", причем поэму собственную. Продолжение "Над пропастью во ржи" или "Фрэнни".
О продолжениях как раз сейчас говорят больше всего. Речь, конечно, идет не о недавней туповатой попытке шведского литератора Фредрика Колтинга создать под псевдонимом Дж. Д. Калифорния сиквел "Над пропастью" под названием "60 лет спустя: проходя сквозь рожь" (публикацию этого произведения адвокаты писателя остановили через суд), а о новых текстах "Саги о Глассах", которые, по некоторым данным, Сэлинджер продолжал писать все эти годы.
Косвенным доказательством существования этих текстов являются слова самого Сэлинджера, сказанные в 1974 году репортеру Times (к тому времени с момента его последней публикации — новеллы "16-й день Хэпворта 1924 года" — прошло почти десять лет): "Непечатанье дает мне удивительное ощущение спокойствия. Мира. Тишины. Публикация — это ужасное вторжение в мою частную жизнь. Мне нравится писать. Я люблю писать. Но я пишу только для себя, для своего собственного удовольствия".
Значит, он писал! Вопрос — что. Обозреватель New York Times Чарльз Макгратт высказывает гипотезу, лишь отчасти шутливую, что, подобно герою фильма Кубрика "Сияние", Сэлинджер печатал на машинке одно бесконечно повторяющееся предложение. И действительно, от "корнишского затворника" можно ожидать всего чего угодно, а кроме того, бесформенный и слишком странный "16-й день Хэпворта" кажется шагом чуть ли не в эту сторону.
Имеются и другие свидетельства. Джойс Мэйнард, с которой у Сэлинджера был роман в начале семидесятых, в своих мемуарах рассказала, что он постоянно писал о семье Глассов, что тетради с текстами о них заполняли целые полки и что за год, который они провели вместе, он закончил две повести. А дочь писателя Маргарет, выпустившая в 2000 году довольно неприятную книгу воспоминаний об отце, утверждает, что в доме имеется более десятка рукописей и что они даже помечены цветными наклейками: красная означает, что текст уже отредактирован, синяя — что еще нет.
Сколько бы этих рукописей ни существовало в действительности, очевидно, что с некоторыми из них нам предстоит ознакомиться. Если даже не с художественными текстами, так уж во всяком случае с его письмами — сомнительно, чтобы после смерти писателя нашлись желающие охранять его частную жизнь с тем же рвением, с каким это делал он сам, обращаясь в суд по любому поводу. И, конечно, появятся разнообразные "продолжения", а также экранизации, которых Сэлинджер не хотел вообще, особенно после того, как продюсер Самуэль Голдвин сделал из рассказа "Uncle Wiggily in Connecticut" (в переводе Риты Райт-Ковалевой "Лапа-растяпа") слезливую мелодраму.
Приняв это как неизбежное, не исключая к тому же возможности, что найдется завещание, записка, в которой писатель сам благословляет посмертную публикацию, мы не должны забывать того Сэлинджера, которого знали все эти годы. Того, который был автором не только "Над пропастью во ржи" и "Выше стропила, плотники", но и этого своего удивительного молчания. Того, который с почти скрупулезной точностью исполнил мечту своего героя "притвориться глухонемым, чтобы на всю жизнь избавиться от ненужных глупых разговоров".
Молчание Сэлинджера было полноправным произведением в ряду его сочинений. И что бы ни ждало нас сейчас, после его смерти, отменить его уже невозможно.