Фрагмент из книги "Слеза чемпионки", которая готовится к печати в московском издательстве "Время",— о победе на зимней Олимпиаде-1976
Мы тяжело катались на этих Олимпийских играх
Из-за того, что у меня неприятности с кровью случились, последнюю большую нагрузку перед стартом я могла использовать только за десять дней. Не позже. Иначе я не успевала восстанавливаться. Что означает большая нагрузка? Это полные прокаты, которые полагается прекратить за десять дней до старта. Естественно, после большой нагрузки наступает спад. Следующие три-четыре дня я катаюсь ни шатко, ни валко. У Зайцева начинается истерика, он понимает: если я не сделаю на тренировке прыжок, ничего и никто уже не поможет. Плюс ему нужно было как-то снять напряжение со своих нервов. Это тоже одна из причин, почему Зайцев все время нам устраивал истерики. Я понимала, чем они вызваны, но каждый раз они носили разный характер.
У меня есть такая особенность: мне нужно как можно больше работать. Если я работаю мало, то чувствую себя неуверенно. А увеличивать нагрузки нельзя ни в коем случае. У Зайцева другая ситуация: ему страшно потерять последние силы перед стартом. Сколько раз он срывал наши последние прокаты совершенно сознательно и подсознательно одновременно. В нем срабатывал какой-то защитный инстинкт. Причем как срывал? Он понимал: программу мы все равно докатаем. В ней у нас только одна проблема — это первый прыжок, двойной "аксель". А сделав его, физически выдержать первую часть. Если мы ее выдерживали, то к финишу уже неслись на одном дыхании. У нас первая темповая часть — минута десять секунд. Такого никто не может выдержать: ни тогда, ни сейчас. Отметим, что плотность исполнения элементов была очень высокая. Плюс программа была скоростная, не то, что сейчас: выброс можно на полплощадки сделать. Что он, поганец, делал? Мы начинали, делали двойной "аксель", делали тройной "луч-шпагат", очень сложный элемент. После этого он останавливался. Он понимал: дальше нет элементов, которые мы бы провалили. Оставался только вопрос — насколько мы их хорошо сделаем, другими словами, насколько у нас хватит сил? В том, что я программу прокатаю до конца, он не сомневался. С ногами, без ног, но выдержу. А если я удержусь, то и его вытащу.
Инсбрук оказался на небольшой высоте, но мы же к ней не готовились. Шестьсот-восемьсот метров над уровнем моря — очень опасная высота. Многим тяжело было выступать. Саша не только сорвал двойной "аксель", но к концу программы начал здорово сдавать. А нам еще предстояла дорожка шагов, в конце которой мы делали подкрутку в два с половиной оборота. Тут я понимаю, что если он сейчас меня полностью не выкинет, а эта подкрутка очень опасна, то тогда во время оборотов я въеду ему локтями по физиономии. Дальше он меня ловить не будет. Поэтому я на него так заорала, что Зайцев от этого крика меня правильно подкинул.
Мы еще перед прокатом на Олимпиаде пережили небольшое приключение. Зайцев поехал за музыкой. А она нам досталась от ансамбля Моисеева. Композиция начиналась с молдавского крика: "Хеп!" И сразу два притопа, три прихлопа. В самом конце программы тот же крик: "Хеп!" Чисто голосовой звук. Стали прослушивать музыку. Сперва все нормально: "Хеп!", музыка играет, играет, играет. Музыка закончилась — "пум, пум, пум!" Потом проходит две секунды паузы... и — "Хеп!" Таня говорит: "Саша, пойди вырежи паузу". Слушали музыку мы уже в Инсбруке. Не знаю, почему, но Зайцев паузу не отрезал. Как я говорила, Шура устал очень сильно, и мы здорово опаздывали к концовке, но вот эти две пустые секунды до последнего "Хеп!" нас сильно спасли. Благодаря им получилось, что мы закончили программу вовремя. Когда все закончилась, я его подталкиваю, мы выезжаем. Он сел прямо на выходе, у "калитки", согнув колени. Он не мог перешагнуть порожка этой калитки. Порожек был достаточно высокий, и он просто сел на него. Мы с Таней (тренером Татьяной Тарасовой.— "О") вовсю веселились, я уже понимала, что все, выиграли, а он сидел, не мог встать...
Ирина Роднина
Фото: Дмитрий Костюков, Коммерсантъ
***
У нас не было соперников в Инсбруке. На пьедестале почета никого из советских, кроме нас, не стояло. Все наше судейство вместе с федерацией в лице Валентина Николаевича (Писеев.— "О") работало на Лену Водорезову. Хорошо выступили танцоры: Пахомова — первая, Моисеева — вторая, Линичук — третья, с жуткой температурой. В парах первые — мы, вторые — немцы Кернер — Остеррайх, третья пара тоже немецкая — Кегельман. Четвертыми стали Воробьева с Лисовским, а пятыми — американцы Бабилония и Гарднер. Через четыре года их сделают нашими главными соперниками в Лейк-Плэсиде.
Леонидову с Боголюбовым сдали, никогда советская пара ниже шестого места не опускалась. А они оказались чуть ли не девятыми. Но раз все тогда работали на Водорезову, значит, продали третью нашу спортивную пару. Разменная монета, а именно сильная пара или танцоры, претендующие на призовое место, всегда имелась у нас в кармане. Но Лена там показала то ли двенадцатое, то ли тринадцатое место.
В шестьдесят восьмом году Грыжимбовская и Щеглова без помощи судей, без поддержки личных тренеров, без всякой продажи заняли соответственно восьмое и девятое места. В семьдесят втором году Щеглова уже закончила. Гржибовская, по-моему, тоже. Везти чемпионку страны Лену Александрову? Но она была тогда в полном раздрызге... Повезли Марину Санаеву, которая заняла четвертое или пятое место на чемпионате Советского Союза. Писеев совершенно правильно рассудил: если везти чемпионок Советского Союза, то с него будут требовать призовое место. А если везти молодую, вроде бы перспективную, якобы с расчетом на будущее, то никто не станет ничего спрашивать.
Мариночка Санаева оказалась самой молодой участницей Олимпийских игр семьдесят второго года. Заняла аж двадцать третье место или двадцать второе, разница, сами понимаете, не решающая. Но зато самый молодой участник, вся в куклах и в игрушках. Так как из сборной Александрову убрали, то она после отстранения от Игр не оправилась и закончила кататься. Оставалась Марина Титова, которая в спорте застряла надолго, поскольку ее муж Витя Кудрявцев долго ее тянул. В общем, с девчонками нам никак не везло...
***
...Прошла пресс-конференция, нас долго расспрашивали, о нас много говорили, наконец, все закончилось, мы выходим на улицу: пустынный Инсбрук. Все давно уехали. Стоит посреди улицы тетя Таня (Тарасова.— "О") с цветами и мы с Зайцевым с коньками, с цветами и с медалями. Никому на фиг не нужные. Все про нас забыли. Какую-то машину вроде полицейской остановили, доехали до Олимпийской деревни. Родное наше отношение к своим работникам. Дело не в Павлове или Смирнове, но есть федерация, есть руководитель делегации фигурного катания. Кстати, кто руководил командой фигуристов? Я этого человека не знаю и не помню. Я сорвалась в восьмидесятом году, когда узнала, что у нас руководитель команды фигуристов — председатель Спорткомитета города Москвы, которого я до этого никогда в жизни не видела.