Закончился 25-й ежегодный кинофестиваль "Новые режиссеры. Новые фильмы". Подобно его старшему брату, Нью-Йоркскому международному, это — фестиваль фестивалей, не конкурс, а хит-парад молодого кино планеты. Устроители форума — кинообщество "Линкольн-центра" и Музея современного искусства — представили 21 программу из восемнадцати стран — достаточно, чтобы набросать коллективный портрет кинематографистов, которые будут делать кинопогоду в начале нового тысячелетия. Особенно если учесть, что в этом году (в отличие от прежних нескольких лет) программа была отобрана строго, достойно: ею правили не мода на политическую корректность, а конкретные фильмы. Рассказывает нью-йоркский кинокритик МИХАИЛ Ъ-БРАШИНСКИЙ.
Впечатление первое: кино будущего будет сниматься людьми осторожными, консервативными. Фестиваль, который в прошлом не чурался радикализма, обычно присущего молодости, доказал, что на сто первом году своего существования кино живет, а эксперимент в нем умер. Об авангарде, как, впрочем, и о любых течениях и школах, говорить в настоящем времени давно уже не приходится, а мэйнстрим поглотил, наконец, ее маргинальные края.
Взять, к примеру, необычно для фестиваля обширную американскую часть программы. Хотя все восемь полнометражных игровых картин США прибыли в Нью-Йорк из Парк-Сити (штат Юта) с фестиваля независимого кино "Санденс", независимым в них было разве что финансирование. Самая радикальная лента — "Цвет резвого, улетучивающегося дня" Кристофера Мюнка — оказалась самой разочаровывающей и претенциозной. Оскар Уайльд как-то сказал, что вся плохая поэзия вырастает из подлинных чувств, и черно-белая, медленная, заунывная картина Мюнка о тщетных попытках молодого человека спасти железную дорогу в Йосемитском заповеднике — еще одно тому подтверждение. Самыми успешными, с другой стороны, стали картины намеренно старомодные: открывший фестиваль фильм Тодда Солондза "Добро пожаловать в кукольный дом", с юмором сопереживающий ужасам подросткового возраста и едко высмеивающий "идиотизм сельской жизни " в Америке, и лента "Важная ночь" — нежно срежиссированное актерами Кэмпбеллом Скоттом и Стэнли Туччи признание в любви к маленьким радостям и итальянской кухне.
Впечатление второе: Запад устал. В программе этого года не было ни одного фильма из Италии, Германии, Англии или Восточной Европы. И хотя не участвовали в марафоне и две наиболее интересных кинодержавы 90-х годов — Гонконг и Иран, у самых захватывающих лент фестиваля обратный адрес был один: Азия. Прошла на фестивальном экране сильная лента Лаэтиции Массон "Иметь или не иметь", снятая в традиции нового французского "женского кино" с его жесткой социальностью, разбавленной медленностью отношений. Была там и мускулистая ирландская картина "Вина" режиссера Джералда Стембриджа, в которой супруги — размеренный тиран армейский офицер и его услужливая безликая жена — лгут друг другу о том, как они провели день, а мы видим правду в искусно сконструированных "флэшбэках". Была напряженная среднеметражка из Дании "Никогда", дипломная работа иранца Резы Парса, об отчаянной попытке иранской эмигрантки получить вид на жительство в Швеции. Была, наконец, занудная черно-белая (скорее черная, чем белая) испанская комедия киногруппы "Ла Куадрийа" — "Хустино" — о престарелом маньяке-убийце. Но ни одной из западных картин фестиваля не сравниться было с азиатскими лентами: японской "Подобно песчинкам", лирической вариацией на тему подросткового любовного треугольника, китайской "Участковый инспектор" и тайваньской "Остров разбитых сердец". Особого разговора заслуживают последние две.
Удивительно, как несхожи кинокультуры трех основных китайских территорий: КНР, Гонконга и Тайваня. По контрасту с интеллектуальным, подчас заумным, минималистским, пропитанным политической яростью, самым европеизированным из трех киноязыком Тайваня и пульсирующим избыточной витальностью, задорно-декадентским, самым американизированным из трех — кино Гонконга кинематограф Китайской Народной Республики, чье лицо в последние десятилетия определяли режиссеры так называемого пятого поколения — Джан Имоу и Чен Кайге, всегда отличался сравнительной аполитичностью, стилистической утонченностью и богатым традиционным узором. "Участковый инспектор" женщины-режиссера Нинг Йинг намекает, что на киноарену Китая выходит "шестое поколение", новая "новая волна", чья эстетика рождается в отторжении от "большого стиля" предшественников. "Участковый инспектор", который открывается титром "1994, год собаки" и рассказывает о том, как отряду участковых из предместья Пекина было поручено остановить якобы взбесившихся дворовых собак, не знает ни прямой стилизации, ни богатства фактуры. Милиционеры в фильме играют самих себя, в своих повседневных интерьерах и экстерьерах, только "неореализм" этот — не по сути, а понарошку.
Лучший фильм фестиваля, "Остров разбитых сердец" Хсю Хсяо-Минга, напротив, вливается в русло тайваньской "новой волны", ведомой режиссером среднего поколения Ху Хсяо Хсенем ("Кукольник", "Хорошие мужчины, хорошие женщины"). Эта драма о бывшей политической террористке, которая выходит из тюрьмы, только чтобы найти мир изменившимся настолько, что ей в нем места нет, разыграна на экране с душераздирающей остраненностью, со слегка разболтанной симметрией строгих графических композиций, освещенных огнями уличных реклам.
Впечатление третье: жанровое кино, в начале 90-х годов обещавшее вернуться на передовую кинопроцесса в новом ироническом качестве, задохнулось, еще не научившись дышать полной грудью. Тарантинизм умер, да здравствует Тарантино! Чистого жанра лишены практически все перечисленные картины, а те, которые пытаются с жанром играть — язвительно-мрачный "Хустино" или аргентинский "дорожный фильм" "Дикие кони", жанру же и подыгрывают.
На американском экране — брачном ложе всех жанров — если и живет сегодня актуальный жанр, то это несформулированная еще невеселая комедия о тех, кому за тридцать. На нынешнем фестивале ее представляли две новые ленты: яркая "Дениз звонит" Хэла Салвена — кинокартина о предмете, который, казалось бы, напрашивается на радиопьесу (о телефонных романах людей, которые так никогда и не встречаются), и блеклая "Ходя и болтая" Николь Холофсентер — о двух подругах в поиске настоящих мужчин.
Впечатление четвертое и последнее: что бы там ни говорили поклонники лингвистических нововведений, новое кино рождается тогда, когда есть новые герои. На смену жанру в сегодняшнем молодом кино приходят, похоже, разнотональные беседы о людях похожих — униженных и оскорбленных. Таких в Америке называют losers — рожденные проигрывать. К "Добро пожаловать в кукольный дом", "Важной ночи", "Никогда" и "Острову разбитых сердец" стоит прибавить французскую ленту "Бай-бай" Карима Дриди, повествующую о "затерявшихся" во Франции арабских эмигрантах. На ту же полку ложится и американская картина "Я стреляла в Энди Уорхола" англичанки Мэри Хэррон, киноколлаж о реальном историческом персонаже — анархистке Валерии Соланас, авторе феминистского манифеста "Дрянь", что из английской аббревиатуры расшифровывается в "Общество по вырезанию мужчин", и неудачного покушения на идола поп-арта.
На неудачников обращают свои объективы и две документальные ленты нью-йоркского кинофорума. В центре американского трехчасового расследования "Потерянный рай. Убийства детей в горах Робин Гуда" режиссеров Джо Берлингера и Брюса Синофски — подозреваемые в зверских убийствах подростки, а под прицелом греко-немецкой копродукции "Когда мама возвращается домой на Рождество" Нилиты Вачани — главный экспорт Шри-Ланки — домработницы.
Новый интерес — пожалуй, новые герои — вряд ли. Но и новый век уже не за горами, но еще и не на пороге. Да и само понятие "нового" — не грозит ли оно остаться любимцем старого, XX века?