Как уже сообщал Ъ, в Москве состоялась мировая премьера спектакля "Дядя Ваня" в постановке Петера Штайна. В преддверии события режиссер провел пресс-конференцию, которая больше походила на лекцию по истории и теории театра. Помимо самого Штайна во встрече с журналистами принимали участие глава Конфедерации театральных союзов Валерий Шадрин, руководители Teatro di Roma и Teatro Stabile di Parma (они уступили Москве право первого показа спектакля), итальянские артисты.
Валерий Шадрин начал с небольшого сюрприза — прекрасно иллюстрированного альбома "Петер Штайн в России". Штайн на фоне советского флага (впервые германский режиссер приехал в СССР в 1974 году), Штайн на фоне опрокинувшихся в снег саней, Штайн и гуси. Зная приверженность режиссера к правдоподобию, легко было предположить, что все это ему понравится. Как бы не так: "Книга мне не нравится. Как режиссер, я считаю себя человеком, место которого — за кулисами. Я не хочу быть главным героем. К тому же интервью людей театра обычно так глупы, что их не стоит и читать. Были бы умными, не стали бы вообще театром заниматься. В Германии обо мне не пишут книг".
В дальнейшем, однако, Штайн опроверг это мнение об умственных способностях людей театра."Вы должны знать, что нынешний спектакль — это не 'Три сестры', которые я показывал пять лет назад. К московским гастролям 'Три сестры' выдержали аж 250 представлений. А сейчас мы даем зрителям возможность присутствовать при рождении спектакля и очень нервничаем. Даже постановка Станиславского поначалу не была успешной, она приобрела форму года за два-три. Справедливо сказать, что затея наша — идиотская: немецкий режиссер с итальянскими актерами играют русского драматурга в России. Но для меня это кульминация всех экспериментов последних лет. Я долго не принимался за 'Дядю Ваню'. Специалисты знают, что у Чехова есть два шедевра — 'Вишневый сад' и 'Три сестры'. 'Дядя Ваня' не самое выдающееся его произведение. Это возвращение к 'Лешему', написанному десятью годами раньше, и несет на себе следы переработки. 'Дядя Ваня' — старомодная пьеса, но в ней есть замечательные роли. И я ждал, когда у меня будут достойные актеры. Я предложил ее итальянцам, так как мне казалось, что особенности их исполнительской манеры будут хороши в пьесе Чехова. Я не хочу ставить Чехова с русскими актерами, потому что не знаю языка. Ведь все зависит от тембра, интонации, звучания. Режиссер должен в совершенстве владеть музыкальной структурой языка".
Итальянские артисты — Ремо Джироне (играл в итальянской версии "Преступления и наказания" и "Маленьких трагедиях" Юрия Любимова, а нашей публике известен по телевизионному сериалу "Спрут"), Маддалена Криппа (жена Петера Штайна), Роберто Херлицка — провели в России почти весь январь. Режиссер хотел, чтобы они освоились в России, познакомились с театром. Итальянцы видели "Последних" и "Бумбараша" у Табакова, "Дядю Ваню" в Малом, "Нумер в гостинице" Валерия Фокина, "Чайку" в "Ленкоме", "Катерину Ивановну" в театре "Модернъ", "Без вины виноватых" у вахтанговцев, "Мастера и Маргариту" на Таганке. Маддалена Криппа говорит, что их глубоко поразила манера русских артистов. "В их игре, если она хороша, есть почти религиозное отношение к театру — то, что в Европе совсем потеряно". Штайн добавил: "Техника русского актера состоит в том, чтобы найти чувство в самом себе, а потом его углубить. Десять минут, двадцать, час... Итальянцы делают то же самое две-три минуты, а потом делают что-то другое. Пьесы Чехова, конечно, предназначены русским артистам... Я наблюдал за итальянскими актерами во время их путешествия по России. Их поражают банальнейшие для вас вещи. Едешь на автобусе двести пятьдесят километров на юг. Через час выезжаешь из огромной Москвы, которая на окраинах вовсе не так хороша. Попадаешь в березовый лес. И два-три часа ничего не меняется. В Италии за это время вы бы проехали три района с совершенно разными культурными традициями. Это как в море — там тоже ничего не меняется. И это важно, чтобы понять героев чеховских пьес. У русских не хватает времени, чтобы жить, но хватает времени на то, чтобы его тратить. И это за сто лет не изменилось".
Кстати, березки — немаловажная часть декоративного убранства "Дяди Вани". Штайн вообще склонен к скрупулезному воссозданию на сцене условий жизни того времени, в котором разворачивается действие чеховских пьес. Его часто упрекают в чрезмерном историзме постановок, что вызывает гнев лидера европейской режиссуры: "Я знаю предрассудки общественного мнения Германии обо мне и моей любви к истории. Я просто стараюсь придать тексту ту достоверность, что необходима в театре. Когда в пьесе говорят, что самовар остыл, я отказываюсь выносить на сцену презерватив с кровью и делать вид, что это самовар. Так теперь модно в Германии. У меня просто нет психической возможности так обращаться с текстом. К тому же актеры и зрители — современные люди. У нас ноги, которые умеют водить машину, а глаза размером с телеэкран — и этого вполне довольно, чтобы спектакль был современным. Мне же интересен человек, который умер сто лет назад и продолжает говорить с нами. Я сам ненавижу мелочи на сцене (все эти самовары и платки), я сам предпочитаю свободное пространство 'Орестеи', но в Чехове это невозможно. Чтобы показать музыкальность и духовность, существующие в этой ужасной жизни, необходимы все эти банальные и грязные вещи. Питер Брук совершенно изменил сценографию 'Вишневого сада', но и у него был самовар".
Не менее темпераментно и жестко реагировал режиссер на вопрос об "американизации" российской культуры: "Мы, немцы, после второй мировой войны выбросили на свалку собственную историю. Это было необходимо, чтобы дальше продолжать жить в семье народов. В пятидесятые годы мы стали практически американской колонией, мы позаимствовали у них даже манеру сыпать соль. И это нас спасло. Никто при этом не может сказать, что немцы — это не немцы, но это не те немцы, что пятьдесят лет назад. Россия тоже оказалась изолированной от мира, но десять лет назад решила жить в мире с другими. Русская душа — очень консервативное понятие, она выйдет из этого процесса неповрежденной".
МАРИНА Ъ-ТИМАШЕВА