Давно известно, что интерес массового читателя все дальше отходит от беллетристики в сторону non-fiction. Однако и ее теснят жанры еще более полезные и практичные — словари и энциклопедии. (Назовем, для примера, "Словарь литературных персонажей", "Энциклопедию вымышленных существ", "Справочник великих людей штата Техас".) Начавшийся на Западе довольно давно этот бум достиг наконец и России, поразив детскую литературу множеством серий типа "Все обо всем". Взрослые словари оставались в основном узкоспециальными. Издательством "Крона-пресс" предпринята попытка прорыва в перспективную область. Среди нескольких выпущенных здесь словарей нового типа наиболее интересным представляется "Словарь парадоксальных определений", составленный Виктором Кротовым — автором книг по философии и педагогике.
Идея его проста: из разных источников отбираются интересные определения различных понятий и располагаются в алфавитном порядке. Процитируем приведенную самим Кротовым статистику: 2000 слов, более 4000 определений, принадлежащих 1000 авторов. Наибольшее количество набрали любовь (72), человек (58) и жизнь (48). Статистику авторов читатель может составить сам — по именному указателю в конце книги: Виктор Кротов (404 определения), Александр Круглов (375), Амброуз Бирс (115), Поль Декурсель (101) и Генри Манкен (77). У Набокова, Толкиена, Ленина — по одному. Приятно, что в списке авторов неизвестных имен больше, чем фамилий классиков, кочующих из одного сборника афоризмов в другой.
Top five также показывает, что умение давать парадоксальные определения слабо соотносится с литературным талантом или известностью (единственная общеизвестная фигура в пятерке — Бирс — вышел в лидеры благодаря "Словарю Сатаны"). Подобные определения — некий отдельный жанр, и лидерство составителя не должно удивлять: кто интересуется, тот и пишет. Жестких критериев отбора здесь быть не может (мягкие перечислены в предисловии; их, разумеется, можно оспорить), и, на мой взгляд, Виктор Кротов вполне достойно смотрится в пестрой компании авторов.
Пестрота этой компании, в которой Гитлер соседствует с Зиновьевым и Солженицыным (слово "интеллигент"), а Кастанеда — с Прустом ("воля"), приводит к отмеченной составителем противоречивости определений и "многотолковости" (его же термин) словаря. Читателю впору остановиться в задумчивости: что такое "сомнение" — злейший враг человеческого знания (Цвейг) или начало мудрости (Аристотель)? Но лучше порадоваться свободе подхода, лишний раз демонстрирующего ускользающий характер истины.
Как и положено словарю, эта книга притворяется полезной, но вряд ли "послужит настольной книгой для журналистов и авторов, писателей и философов", как написано в аннотации. Место ей не на подразумеваемом письменном столе, а скорее на столике в гостиной или, может быть, на прикроватной тумбочке. Читать его приятнее, чем традиционный детектив на ночь — хотя бы потому, что не нужно запоминать, где остановился и что раньше было.
Одна из составляющих этой приятности явно логоцентрична: приятно узнать первоисточник, автора всем известной фразы и удивится, узнав, к примеру, что евреев назвал народом Книги пророк Магомет.
Впрочем, удовольствие от хорошей книги можно получать различными способами. Можно, например, использовать ее для гадания. Или для игр, одна из которых предложена самим составителем, — вычислить по аннотации определяемое слово. Могу предложить другую, эксплуатирующую гипертекстовую, то есть отсылочную, природу словаря — составление цепочек определений или, еще смешнее, определений-гибридов: "доброта — излучение счастья" + "счастье — удовольствие без раскаяния" + "раскаяние — муки рождения искренности" = "доброта — излучение удовольствия без мук рождения искренности".
Виктор Кротов честно предупредил, что часть приведенных определений есть не определения, а метафоры. Не будем вдаваться в подробности споров о разнице между метафорой отождествления, копулой и дефиницией или — того хуже — проводить грамматическую классификацию парадоксальных определений. Для себя, правда, я выделил любимый тип сочетания двух существительных в именительном и родительном падеже: "язык — дом бытия" (Хайдеггер), "язык — зеркало живота" (неизв.), "картины — книги неучей" (св. Григорий Нисский), "солдат — мастер несчастья " (Гаврилов) — и, следуя призыву составителя, добавляю в эту кучу еще и определение, вынесенное в заглавие. Его автор — лингвист Дональд Дэвидсон, а определяемое слово — может быть, вы угадали? — "метафора".
СЕРГЕЙ Ъ-КУЗНЕЦОВ