Как уже сообщал Ъ, Второй международный фестиваль им. Чехова в Москве открылся французским моноспектаклем о Вацлаве Нижинском. Следующий номер программы был опять французским и опять о Нижинском — но уже не драматическая постановка, а балет-пантомима Даниэля Ларрье.
Даниэль Ларрье, возглавляющий ныне Национальный хореографический центр в Туре, учился в школе садоводства. В 1982 году он создал труппу хореографических поисков "Астракан" ("Каракуль") и тогда же представил на конкурс в Баньоле свою первую постановку. От садоводства осталась разве что неизменная любовь к неожиданным площадкам — спектакли играются в саду Пале-Рояль в Париже или в плавательном бассейне города Анжа. Хотя это не мешает Даниэлю Ларрье работать на крупнейших балетных сценах: в Опера де Пари, во Франкфуртском балете, на Авиньонском и Парижском фестивалях.
В Москву Национальный хореографический центр Тура привез тринадцать миниатюр на музыку Лео Ферре, Эрнеста Лакуаны, Джона Эдамса, Тома Уиллемса, Хенрика Гореки, Зап Мамы (ту же, что звучала в гастрольном спектакле "Элизы Монте данс") и Игоря Стравинского. Номер "В этот миг" — танц-пьеса в честь Вацлава Нижинского, навеянная его фавном и "Видением Розы".
Любопытно, что Международный московский фестиваль имени Чехова начинается двумя французскими постановками имени Нижинского. Дягилевские сезоны в Париже далеким эхом отозвались в искусстве Франции, великий русский танцовщик возвращается к нам во время французских сезонов в Москве. Легенда Нижинского предоставляет бесконечное количество напрашивающихся вариантов: Нижинский и душная атмосфера ночных ресторанов, Нижинский и цыгане, Нижинский и бордели, Нижинский и Дягилев — не столько гениальный танцор и великий организатор, сколько любовники. Дягилев и жена Нижинского — их ревность и война, заложником которой оказался сам Вацлав.
Ни одним из этих вариантов французские постановщики не воспользовались. Оба их спектакля целомудренны необыкновенно. Хореографический Нижинский в исполнении Паскалин Веррье — восточный белый клоун в черном бархате и с веером. Здесь нет истории, только образ нежного юноши с экзотической азиатской внешностью, только след его ролей в египетских ракурсах тела и движении рук.
Вообще, спектакль не случайно назван "Рукоделие". Руки становятся главным выразительным средством экзистенциальных по философии балетов Ларрье. Несколько миниатюр целиком основаны на языке глухонемых. На авансцене перед закрытым занавесом в круге света появляется человек (в миниатюре "Со временем") — это сам Даниэль Ларрье. Он сидит на коленях и жестами поясняет текст песни Лео Ферре. Не зная ни французского языка, ни языка глухонемого, вы в любом случае становитесь свидетелями лирической исповеди одинокого и тоскующего человека.
"Красивая девчонка" совершенно некрасива. В красных бриджах и полосатой фуфайке она напоминает скорее Гавроша, полудевочка-полумальчик озорно рассказывает о своем желании превратиться из гадкого утенка в белого лебедя. Что и удается вполне: настолько выразительна и совершенна пластика. Остальные миниатюры Ларрье полностью бессюжетны. Хореограф-график, он экспериментирует с положением тел в пространстве. Его этюды напоминают аристократический танец марсиан: они медитативны, красивы и опираются как на европейскую, так и на восточную культуру.
Танцующий Шива, одетый в невероятной красоты парчовое платье, создает мир — и он оживает в странных, замедленных движениях. Представления Ларрье напоминают не о том, что называется модерном, да и не о балетном театре вообще, но о наскальных африканских росписях, фигурках с древнегреческих амфор и из египетских гробниц, живописи Ватто. История человеческой культуры и звуки музыки замораживаются в позе, жесте и движении танцоров труппы. Возможно, поэтому воспоминания о Нижинском? Весь спектакль, а не только номер, ему посвященный, так же пытался остановить мгновения жизни, как это было, когда зависал в воздухе, исполняя свой легендарный "баллон", сам Вацлав Нижинский.
МАРИНА Ъ-ТИМАШЕВА