премьера театр
Российский академический молодежный театр вернул на сцену одну из самых знаменитых советских пьес — "Таню" Алексея Арбузова. Поставил спектакль режиссер Александр Пономарев, за которым еще со времен "Творческих мастерских" закрепилась слава экспериментатора и любителя авангарда. Неожиданной творческой метаморфозе режиссера подивился обозреватель Ъ РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Целевой публике молодежного театра название "Таня" на афише, может быть, ничего и не скажет. А те, кто постарше (плюс театроведы любой возрастной группы), увидев название премьеры, непременно воскликнут: "Ужель та самая?" Именно она. Та самая легендарная арбузовская пьеса, написанная еще накануне войны, в конце 30-х годов. Та самая, в которой сыграла свою самую знаменитую роль великая актриса Мария Бабанова, и роль эта описана во всех учебниках по истории театра и в десятках театральных мемуаров. Та самая девушка Таня, которая в 1934 году до самозабвения любила мужа, молодого инженера Германа, но, узнав, что он любит другую, передовичку труда, нашла в себе силы уйти, а потом у нее родился ребенок, а потом он умер от дифтерита, а в 1937-м она стала врачом, поехала с хетагуровками на Дальний Восток и, проявив там чудеса героизма и мудрости, спасла ребенка Германа и разлучницы, присланных драматургом туда же, в далекую тайгу. Если студент театрального вуза всего этого не знает, то на экзамене получит пару. Но это не значит, что пьесу непременно следует перечитывать: знаменитая мелодрама целиком принадлежит своему времени и выглядит наивно.
Ну это бы еще ладно: к славному советскому прошлому сейчас многих тянет так, как будто там медом было намазано. Но продвинутая публика непременно воскликнет к тому же: "Ужель тот самый Саша Пономарев?" Тот, работы которого гремели в конце 80-х в "Творческих мастерских", который ставил смелые и ни на что не похожие спектакли по текстам обэриутов и по Велимиру Хлебникову, а потом еретическую "Победу над Солнцем", деконструктор и авангардист, которому, казалось бы, все арбузовские жанровые прелести должны быть до лампочки. На каком же перекрестке встретились вдруг Арбузов с Пономаревым?
Как оказалось, на нерегулируемом. В спектакле "Таня" можно увидеть симбиоз трех самых популярных, но плохо сочетаемых в пределах одного произведения способов общения с прошлым. Первый — ностальгический. И вот режиссер, когда-то собаку съевший на обезличенных литературных парадоксах, теперь стыдливо любуется неброской простотой и прямотой характеров. Туды его в качель, весь этот выморочный авангард и театральные изыски, вот вам простая человеческая история про "те далекие времена, когда наши дедушки и бабушки были молодыми, веселыми, бесшабашными и бесконечно наивными", объясняет программка спектакля, "когда вера в себя и свое предназначение была сильней стремления к комфорту и спокойной жизни". Давайте вместе сделаем вид, что цифра 37 как год действия уже никаким эхом в нашем разуме не отзывается, будем просто умиляться и сопереживать. В общем, не надо мазать нашу героическую историю одной только черной краской. Если у кого-то из зрителей получилось или получится, то флаг им в руки, в смысле — платочки к заплаканным глазкам, но ваш обозреватель признается в неспособности впасть в умиление.
Впрочем, для таких жестокосердных есть другой путь — ирония и стилизация. Их следы можно разглядеть в декорациях Елены Мирошниченко (выгородка квартиры, имитирующая перспективу; пушистые снежинки-звездочки, кремлевский шпиль со звездой в качестве напольного светильника) или в концертной дальневосточной сцене, где действуют слегка карикатурные китаец, еврей и кавказец, будто позаимствованные из какой-то агитки про беззаботную дружбу народов. Вообще, в игре актеров чувствуется стремление к деликатному отстранению от материала. Режиссером оно не поощряется, но по-человечески очень объяснимо: все-таки играют современные люди.
Однако к концу спектакль выруливает вообще за границы земной рефлексии, на третий путь — путь вневременных ценностей. Колыбель спасенного Таней чужого ребенка стоит на пустой светлой сцене под высоченным белым балдахином с громадной розочкой наверху. И сама Таня (дебютантка Дарья Семенова если и не проснулась после премьеры знаменитой, то, во всяком случае, заявила о себе этой ролью ответственно), вся в снежно-белом, прощает Германа. Воля ваша, но сдается мне, что хотел поставить господин Пономарев арбузовскую "Таню" на самом деле о великой жертвенной любви и благе всепрощения. Да вот беда — написана она совсем о другом и по-другому. Кстати, хорошо, что никто в конце 30-х не додумался до столь же смелой трактовки: ведь запретили бы тогда бедную "Таню" к чертовой бабушке. Не было бы в таком случае у советского театра одной из самых красивых его легенд, которую теперь зачем-то потревожили.