Мир теряется в догадках, как сохранить дворянские усадьбы в обществе без дворян. Над этим думают во Франции, Англии, Германии. С недавних пор эта же проблема появилась и в Восточной Европе. Русская усадьба относится к числу основных предметов национальной гордости — как Пушкин, Мусоргский и Малевич. Институт российских исследований им. Дж. Кенана выделил Присцилле Рузвельт (внучатой племяннице президента Рузвельта) грант на изучение русской усадьбы. Она выпустила в Америке внушительную монографию о русской усадьбе, где русская усадебная культура впервые вводится в мировой контекст, и организовала общество спасения русской усадьбы, основываясь на опыте сохранения усадеб в Европе и Америке. С Присциллой Рузвельт беседует корреспондент "Власти" Татьяна Маркина.
— Загородные дворянские поместья были не только в России. И не только в России они страдали от революций и войн...
— Трудно сказать точно, какая часть величественных старинных домов, которые стояли по всему миру в XIX веке, разрушена. Но в большинстве стран примерно 10-20% таких домов или восстановлены, или содержатся в первоначальном виде.
— Откуда берутся деньги на их содержание?
— Если усадьба — музей, то выжить ему обычно помогает сочетание частной благотворительности и правительственной поддержки. Большинство исторических домов-музеев зависят от сбора средств и получают деньги и от фондов, и отдельных граждан. В Англии, Франции и США были созданы национальные "группы друзей", которые ежегодно дают средства на поддержание исторических домов. Я имею в виду английские организации National Trust и Royal Oak Foundation, французскую La Vieille Maison Francaise и американскую The National Trust for Historic Preservation. Кроме того, такие поместья, как Маунт-Вернон Джорджа Вашингтона и Монтичелло Томаса Джефферсона, имеют собственные "группы благотворителей". Эти благотворители обычно получают что-то взамен: их имена на табличках на стене дома, специальные туры или путешествия, иногда право ночевать в этом доме — так, чтобы они чувствовали, что дом в некотором смысле принадлежит им.
Усадебные дома могут быть также превращены в небольшие гостиницы. Независимо от того, принадлежит поместье государству, частным фирмам или индивидуальным владельцам, оно может приносить прибыль от туризма. С моей точки зрения, любая стратегия, которая позволяет сохранить историческую усадьбу и при этом допускает некоторую степень доступа общественности,— это хорошая стратегия.
Однако в России отсутствуют законы, которые необходимы для того, чтобы повторить то, что было сделано в других странах. В России нельзя взять землю в частную собственность. Это самая большая проблема. Кроме того, в США люди и корпорации, которые дают деньги на сохранение исторических домов, могут вычитать сумму, которую они вносят, из дохода, облагаемого налогами. Для состоятельных людей и корпораций это серьезный стимул заниматься благотворительностью.
— Принесет ли пользу возвращение бывших владельцев в дома своих предков?
— Я думаю, что в нынешних обстоятельствах этот вопрос настолько гипотетичен, что на него почти невозможно ответить серьезно. Чтобы создать условия, в которых бывшие владельцы или их потомки захотели бы вернуться и восстановить фамильные дома, правительство по крайней мере должно восстановить их право на собственность. Так было сделано в Восточной Германии, Чехословакии и Польше. Я сама знаю двух человек, которые хотели бы вернуться в Россию, чтобы восстановить и содержать свои фамильные дома. Но в настоящее время никто этого не сделает — это слишком рискованно.
— С чем связан ваш интерес именно к русской усадьбе?
— Впервые я приехала в Россию в 1962 году еще студенткой. Тогда я писала биографию Тимофея Грановского, историка XIX века, семье которого принадлежало небольшое поместье Погорелец недалеко от Орла. От него ничего не осталось. А в 1992 году я впервые смогла путешествовать свободно и увидела развалины многих усадеб. Естественно, меня ужаснуло состояние поместий, о которых я читала в дореволюционных публикациях. Но меня также удивило, как много поместий в большей или меньшей степени смогли пережить ужасы ХХ века. Худшее случилось с ними за последнее десятилетие. Когда в 1992 году я фотографировала Марфино, проходивший мимо молодой человек сказал мне: "Хорошо, что вы фотографируете это сейчас, потому что через 10 лет этого здесь уже не будет". Тогда я не поверила ему, но сейчас это именно так.
— И что делать?
— В 1997 году я вместе с Дэвидом Эвансом, бывшим дипломатом, и Кирой Шереметевой, праправнучкой последнего владельца Кусково, основали некоммерческую организацию American Friends of the Russian Country Estate, которая пытается оказывать помощь русским усадьбам. Я думаю, что мы делаем доброе дело. Но настоящее решение может быть найдено лишь самими россиянами. Единственный вопрос: успеем ли мы спасти такие усадьбы, как Марфино или Суханово?