Некролог
На 87-м году жизни в Москве умер писатель Григорий Бакланов — классик советской "лейтенантской прозы" и, наверное, самый знаменитый из толстожурнальных главных редакторов времен перестройки. С 1986 по 1993 год Бакланов возглавлял журнал "Знамя", и именно ему советский читатель должен быть благодарен за "Собачье сердце" Булгакова, "Мы" Замятина и другие знаковые для конца восьмидесятых публикации.
Сейчас уже трудно понять, почему советская критика вкладывала негативный смысл в определения "лейтенантская проза" и "окопная правда" — открытый Виктором Некрасовым жанр был, очевидно, наиболее ярким и благородным явлением "дооттепельной" послевоенной советской литературы, а потом, конкурируя с "деревенской" и "городской" прозой, проза "лейтенантская" превратилась в почти классику, и Григорий Бакланов был, может быть, одним из пяти ведущих авторов этого жанра. Едва ли сейчас стоит перечитывать "Пядь земли" или "Навеки девятнадцатилетние", но все-таки нужно помнить, что для современников эти вещи были чем-то большим, чем просто художественная литература.
Впрочем, каковы бы ни были книги Григория Бакланова, его роль в истории русской литературы — может быть, даже вопреки его воле,— связана не столько с собственной прозой, сколько с редакторской карьерой. Возглавив в 1986 году журнал "Знамя", засушенный и задушенный многолетним редакторством Вадима Кожевникова (который, между прочим, сам, получив от Василия Гроссмана рукопись "Жизни и судьбы", отнес ее на Лубянку), Бакланов превратил это "Знамя" в, быть может, главный литературный журнал перестройки. Имя Бакланова вполне заслуженно ассоциируется с такими знаковыми для конца восьмидесятых публикациями, как "Собачье сердце" Булгакова, "Мы" Замятина, "Новое назначение" Бека, "Охота" Тендрякова.
Редакция "Знамени" находилась на улице 25 Октября (теперь это Никольская) рядом с Красной площадью, и кто-то из газетных интервьюеров писал тогда, что это, конечно, неспроста — слыша в окно рабочего кабинета звон кремлевских курантов, Бакланов не может не шагать в ногу с перестройкой. Он и был настоящим прорабом перестройки — писал Михаилу Горбачеву открытые письма с призывом не сворачивать с выбранного курса, вместе с Джорджем Соросом создавал фонд "Открытое общество", благодаря которому в девяностые все, включая "Знамя", толстые журналы, смогут выжить, обедал с Рональдом Рейганом, получал (и публиковал в "Знамени") анонимки с угрозами от "боевиков общества "Память"". Не факт, что боевики были настоящими, но с патриотической общественностью он действительно начал конфликтовать еще задолго до моды на антифашизм — в 1949 году во время защиты дипломов в Литинституте, публично обозвал фашистом будущего колумниста газеты "Завтра" Владимира Бушина, вызвав колоссальный по тогдашним меркам скандал, и только шестьдесят лет спустя сознался мне в интервью, что был в тот момент пьян, а если бы не был, то не стал бы обзываться.
Из "Знамени" он ушел в 1993 году. Вспоминал, что однажды задумался — годы идут, в редакции ремонт, надо чинить один туалет и строить второй, женский, новых книг давно нет, надо успеть написать что-то еще — пора уходить. Ушел, но не написал ничего, кроме мемуаров, о достоинствах которых можно спорить, так же как и о достоинствах повестей вроде "Южнее главного удара". Но вот первый российский издатель "Собачьего сердца" заслуживает того, чтобы его помнили, совершенно бесспорно.