Давно отмечено: чем ближе "судьбоносные" политические события в России, Белоруссии или других странах-ударницах постсоветской интеграции, тем активнее разыгрывается карта светлого будущего СНГ. Вячеслав Кебич на закате своего правления делал отчаянную ставку на российско-белорусскую рублевую зону, Дума и Борис Ельцин в преддверии 16 июня соревнуются в собирании земель под державную руку Москвы. Однако как летом 1994-го, так и весной 1996 года вопрос по существу ставится так: что же такое СНГ — разменная карта в политических играх или цивилизованный путь к интеграции независимых стран на пространстве бывшего СССР?
Ностальгия — чувство сильное, но малопродуктивное. К тому же ностальгия политическая — это реваншизм. А стремление совершать в истории ходы назад практически никогда ни к чему хорошему не приводило.
Конечно, заманчиво заполучить на выборах голоса тех, кто разрушение Советского Союза воспринимает не только как крупнейшую геополитическую катастрофу ХХ века, но и как личную трагедию. И таких немало. Но слова, даже самые сильные, остаются словами; историю делают не они. Можно возразить: а как же Беловежская пуща? Однако сама легкость распада СССР подтверждает, что "пущизм" был не только дворцовой интригой, но и опирался на экономические интересы России, Белоруссии и Украины.
Что же вынуждает теперь опережать с трудом выработанный интеграционный график (таможенный союз — платежный союз — экономический союз — политический союз)? Сближение России и Белоруссии в экономическом плане действительно зашло дальше, чем где бы то ни было в СНГ. Но одного этого мало. Минск и Москва по-разному расставляют акценты в своей финансовой и экономической политике (в 1995 году среднемесячная инфляция в России составила 7,2, а в Белоруссии — 10,8%; падение ВВП — 4,4 и 16% соответственно), а поэтому с разных позиций подходят к самой идее "дальнейшей интеграции", договор о которой должен быть триумфально подписан 2 апреля. Интерес Минска — экономический. Всегда приятно переложить свои проблемы на плечи другого, к тому же Минск явно рассчитывает, что в "дальнейшей интеграции" уже не будет места для белорусских долгов. Интерес Москвы — политический. Кремль стремится перехватить у коммунистов выигрышный лозунг воссоединения. Экономически же Россия просто не в состоянии взять на себя экономическую помощь Белоруссии, Казахстану или Киргизии, а именно этого от нее ждут. Кстати, вот небольшой, но весьма характерный штрих — 15 марта российская таможня распорядилась взыскать задним числом, с 1 февраля, все акцизы в отношении подакцизных товаров, происходящих с территории стран СНГ. Вот вам и дальнейшая интеграция.
Что же последует после 2 апреля? Скорее всего новый документ, как бы пышно его ни подписывали, ждет незавидная судьба других аналогичных договоров — он будет находиться в полулетаргическом состоянии до тех пор, пока не подоспеют экономические предпосылки для реальной дальнейшей интеграции в виде сближения как в сфере реформирования экономики, так и в уровнях экономического развития. И это лучший вариант.
ВАДИМ Ъ-БАРДИН