Виталий Коротич об архитекторе перестройки Александре Яковлеве. "Огонек" N 28, 1991 год
"Я не знал и вряд ли узнаю когда-нибудь на официальной советско-партийной должности человека такой образованности и такого ума. Система приподняла этого человека, испугалась и быстро убрала, потому что он был слишком умен и честен, дабы оставаться в лидерах главной партии Системы. Тем более — в ее идеологах.
Он понимал, скольким стоит поперек горла, и по-своему был этому рад. Яковлев дорожил своим достоинством, но никогда не дергался по мелочам и не напускал на себя показного величия, обычного для руководящих работников ЦК. У себя в кабинете расхаживал в вязаной кофте зимой и в белой рубашке с подтяжками летом. Не прятался, разговаривая по телефону; я выходил, лишь когда звонил белый аппарат с надписью "Горбачев".
Впрочем, при всей подчеркнутой преданности Яковлева Горбачеву отношения там не раз казались мне неравноправными. Может быть, потому, что Горбачев как личность в гораздо большей степени был сформирован аппаратом Системы и соблюдал его правила.
Ни у кого я не видел таких способных шутить секретарей и помощников — при всей зависимости и даже раболепии их миссий. Только у Яковлева, придя к нему на прием, можно было увидеть весь штат референтов, смотрящих в рабочее время по видеомагнитофону американскую "Индиану Джонс". Но когда их вызывали к делу — я не видел так хорошо и весело работающего штаба, как яковлевский. Сама Система строила барьеры вокруг него, а он даже барьеры эти сумел подчинить и заставить работать на пользу делу. У него было совершенно "неполитбюровское" чувство юмора. Помню, однажды Медведев, уже выбившийся в официальные идеологи, распекал меня в присутствии Яковлева, что мы издевательски поместили на обложке журнала портрет армейского отставника, усеянного значками, орденскими ленточками, нашивками за ранение — всей атрибутикой отставницкого великолепия, обращенного к флагу царской России у него над головой и книге Сталина, прижатой к груди. "Как вы посмели,— восклицал Медведев,— издеваться над ветераном, на чьей груди нашивки за боевые ранения?"
Виталий Коротич
Фото: РИА НОВОСТИ
— А может, он был в голову ранен? — угрюмо заметил Яковлев, и все разрядилось, и стало невозможным читать мне нотацию за нелюбезное отношение к сталинисту. Я вспомнил, как однажды Яковлев сыронизировал о себе по ветеранскому поводу:
— Вот ведь являюсь председателем комиссии по расследованию сталинских злодеяний и знаю об усатом бандите больше многих других, а ранили меня в самом начале войны, и стал я инвалидом лишь после того, как стукнула меня немецкая пуля, а я все орал "За Сталина!" и порывался бежать в атаку.
К новой жизни он возвратился через Нью-Йорк, через Колумбийский университет, где успел поучиться после войны; через исследования по экономике, в которой стал одним из самых крупных специалистов; через десятилетнюю посольскую работу в Канаде.
Он ненавидел шовинизм и, будучи человеком стопроцентно русским, давил тех, кто был русским по профессии, спекулировал на национальности, унижал другие народы.
11 июля 1990 года Яковлев позвонил мне и сказал, что не хочет больше быть ни в Политбюро, ни в составе Центрального Комитета.
— У вас и телефон, наверное, изменится,— сказал я.
— Наверное,— ответил мне очень усталый голос.— Я вам позвоню".