Премьера театр
В театре "Мастерская Петра Фоменко" показали премьеру спектакля "Триптих", которая одновременно стала и премьерой новой площадки — малой сцены. Художественный руководитель и режиссер придумал сценическую композицию по пушкинским произведениям "Граф Нулин", "Каменный гость" и "Сцена из Фауста". Рассказывает МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА.
Новое здание театра, которое "фоменки" ждали долгих пятнадцать лет, открыли без малого два года назад. За это время случилось две премьеры — "Бесприданница" и "Улисс", и обе игрались на большой сцене. Другая, малая, сцена терпеливо ждала своего часа. Взяв за литературную основу "Триптиха" хрестоматийный материал, Петр Фоменко решил поэкспериментировать с его подачей и сценическим пространством.
Не имея сквозного сюжета, части спектакля мастерски сплетаются воедино фоменковскими актерами, которые меняют роли как перчатки. Галина Тюнина из томной карикатурной барыни Натальи Павловны в "Графе Нулине" превращается в набожную Донну Анну, а в последней части становится губительным наваждением Фауста — холодной Гретхен. В кокетливой вертихвостке Параше — Мадлен Джабраиловой — в первом действии уже проглядывает сердцеедка Лаура. Карэн Бадалов от души глумится над своим офранцузившимся графом Нулиным, полон сдержанного резонерства в роли слуги Лепорелло и картинно беспощаден в мефистофелевской надменности. А Кирилл Пирогов перевоплощается то в соседа-балагура Лидина, распевающего романсы, то в скучающего Фауста.
Для каждой части Петр Фоменко подобрал и свою интонацию. В "сентиментальном анекдоте в стихах" "Граф N" актеры ловко жонглируют фразами, перебивая друг друга, подхватывают концовки, то и дело принимаясь распевать романсы. Анекдотичность этому водевильчику придает и нарочитая иллюстративность текста: от банального храпа до неожиданно возникающего в главной ночной сцене полотна Рубенса "Тарквиний и Лукреция". В "маленькой иронической трагедии" "О Донна Анна!" актеры переходят на позерскую декламацию, смакуя глухие окончания. Сложнее всего оказалось с финальным "бурлеском" "Мне скучно, бес...". Петр Фоменко разбавил пушкинский текст стихами Бродского и Гете, и когда в болтовню нечистой силы вторгается "Я есть антифашист и антифауст / Их либе жизнь и обожаю хаос", невольно спотыкаешься о несовместимость не только стиха, но и контекстов.
Но "Триптих" — это тот редкий случай в "Мастерской Петра Фоменко", когда и актеры, и текст нужны, что называется, "для мебели" — то есть для новой сцены. Первое действие играют на нескольких метрах, практически на авансцене, словно ностальгируя по старой "Мастерской". Рассказчик Лидин висит в каком-то гнезде под потолком, перины Натальи Павловны и сеновал барина выстелены в ногах у зрителей балкона, а со сценой их соединяют лестницы, каждый спуск по которым приравнивается чуть ли не к цирковому трюку (художник Владимир Максимов). Но уже во втором действии занавес рухнет, и перед взором зрителя окажется фойе театра, превращающееся то в Антоньев монастырь, то в бесовскую залу. "Мы тут посочиняли театр,— сказал после премьеры Петр Фоменко, пригласив на сцену, кажется, всех сотрудников театра и даже архитектора Сергея Гнедовского,— попытались соединить театр и сцену". Рассматривая этот открывшийся спичечный коробок, искренне недоумеваешь, как ловко вписалось это пространство в спектакль.