Разговоры о второй волне банковского кризиса муссируются в финансовых кругах с сентября прошлого года. При этом называются даже конкретные даты. Правда, некоторые из прогнозов уже не оправдались (в частности, в декабре--январе пророчили "обвал пирамиды ГКО"). На смену приходили новые версии грядущего коллапса. Из всех точек зрения на этот счет мы выбрали две диаметрально противоположные. Экономист МИХАИЛ ДЕЛЯГИН считает, что разговоры о кризисе распускаются "наиболее экзальтированной частью банковского сообщества" и не имеют под собой оснований. В то же время некоторые банкиры, опрошенные Ъ, утверждают обратное: в апреле финансовый рынок "встанет". Не спасет ситуацию ни "печатный станок", ни западные кредиты. Выслушав аргументы сторон, Ъ не взял на себя смелости рассудить спорящих: как говорится, поживем — увидим.
Рынок ГКО и призрак политических рисков
Под воздействием чрезмерно жесткой финансовой политики и продолжающегося роста неплатежей в наиболее экзальтированной части банковского сообщества вновь активизируются слухи о надвигающейся волне банкротств. Называется даже конкретная дата — апрель 1996 года. Причина этой определенности заключается не в сохраняющемся тяжелом положении банковской системы, а в перспективах воздействия политических факторов на конъюнктуру финансовых рынков.
В самом деле: в середине марта Россия вступает в трехмесячную предвыборную гонку. При этом ее длительность с точки зрения политики (в апреле прекращается регистрация кандидатов в президенты) совпадает с трехмесячным периодом обращения наиболее популярной государственной ценной бумаги — ГКО (в 1995 году с ее помощью было покрыто 56% бюджетного дефицита, причем чистые поступления от ее распространения на 18% превысили общую величину внутреннего финансирования). Следовательно, погашение ГКО может осуществляться уже при новом президенте и, по-видимому, при новом правительстве, что создает существенный политический риск. Этот риск учитывается операторами рынка и, скорее всего, приведет к ограничению спроса на ГКО и сокращению масштаба операций с ними.
Некоторые эксперты предсказывают в связи с этим целый "букет" отрицательных последствий. Во-первых, сокращение поступлений в бюджет и обострение и без того тяжелого бюджетного кризиса. Во-вторых, рост доходности ГКО, оказывающий инфляционное давление на экономику. В-третьих, ухудшение финансового положения операторов на рынке ГКО, испугавшихся политических рисков и сокративших свое присутствие на их рынке. Это ухудшение и рассматривается, насколько можно понять, в качестве того разрушительного импульса, который опрокинет банковскую систему России в новый этап кризиса. Ведь не секрет, что большинство банков превратились в финансовые компании, работающие в основном с государственными ценными бумагами, преимущественно — с ГКО.
Бояться нечего
Описанные построения логичны, но недостаточны. Прежде всего, они не учитывают альтернативу, стоящую перед операторами: выбирать приходится между резким и немедленным ухудшением своего финансового положения и отказом работы на рынке ГКО из-за политических опасностей, которые могут еще и не реализоваться. Понятно, что, скорее всего, операторы предпочтут рисковать. Даже если ощутимое сокращение спроса на ГКО действительно произойдет, увеличение доходности должно перекрыть политические риски и нормализовать ситуацию.
Кроме того, государство планирует в марте выпустить в обращение новую ценную бумагу — казначейские освобождения, являющиеся принципиальными аналогами казначейских обязательств. Работа с этими бумагами исключительно эффективна, что делает их крайне привлекательными для коммерческих структур. Относительная же их краткосрочность позволяет при работе с ними полностью исключить даже возможность появления политического риска. Выпуск этих бумаг позволит полностью компенсировать негативные последствия предвыборных страхов: банки получат высокую прибыль, а государство — средства в бюджет, которые в противном случае могли быть недобраны из-за "призрака" политических рисков.
Заплатить за это придется отсроченным ускорением инфляции, так как казначейские обязательства и, по-видимому, их аналоги — казначейские освобождения — представляют собой исключительно инфляционные бумаги, воздействие которых на рост цен не менее чем в два раза превышает воздействие обычных денег. Однако оно может быть компенсировано специальными мерами антиинфляционной политики и общим сокращением инфляционных ожиданий населения, которое наблюдается по крайней мере с октября прошлого года.
Испуганные директора не подорвут банковскую систему
Дополнительные опасения возникли совсем недавно в связи с демонстрацией государством готовности идти на самые жесткие меры, вплоть до возбуждения уголовных дел, в отношении директоров предприятий, имеющих на счетах средства, но не направляющих их на оплату труда. Следует отметить, что по крайней мере часть этих средств является необходимыми трансакционными остатками, или, иначе говоря, оборотной кассой предприятий, обслуживающей их товарооборот. В случае выплаты этих денег (неважно — в счет задолженности по оплате труда или перед бюджетом) предприятия для обслуживания своего оборота просто вынуждены будут эмитировать неплатежи или использовать иные суррогаты денег (от векселей и долларов до бартера). Уже сегодня жесткость финансовой политики привела к тому, что, например, в топливно-энергетическом комплексе деньгами обслуживается не более 1/3 оборота.
Понятно, что использование неденежных средств оборота сократит как поступления в бюджет, так и задолженность по зарплате и через весьма короткое время сведет на нет все усилия государства по ужесточению дисциплины. При этом негативные последствия сразу же проявятся в банковской сфере: директора, испугавшись решимости государства, изымут из банков имеющиеся там "заначки" и расплатятся с работниками и бюджетом. Высказываются предположения, что этот процесс резко ухудшит положение банков и приведет в конце марта — начале апреля к новому витку банковского кризиса.
Ошибка умозаключений такого рода состоит в переоценке возможностей чисто дисциплинарного подхода: "заставить всех" нельзя; насилие по самой своей природе применимо (кроме развязывания массового террора) лишь к слабейшему меньшинству субъектов экономики. Попытки же применить его к сильнейшему большинству субъектов, как показывала вся история Советского Союза, кончались в лучшем случае фарсом. Поэтому направление директорами "спрятанных денег" предприятий на выплату их долгов будет носить столь же демонстративный и ограниченный характер, как и наказание государством директоров, обвиняемых в утаивании денег. Следовательно, и масштаб изъятий средств предприятий из банков будет в масштабах банковской системы страны незначительным. Кроме того, выплаченные работникам и бюджету деньги не растворятся в воздухе, а вернутся в ту же самую банковскую систему — правда, вероятно, в иные банки.
Последствия экспроприации скажутся не сразу
Значительная часть нынешних страхов связана с попытками безвозмездной отмены результатов залоговых аукционов. Причем дело не в том, плохи или хороши были сами аукционы, а в том, что, в одностороннем порядке отказываясь от своих обязательств и без возвращения полученных им денег (их просто нет в федеральном бюджете), государство фактически совершает ту самую экспроприацию, открыто признаться в приверженности которой сегодня не смеет никто.
Представьте себя на месте государства в бытовой ситуации: сдав квартиру и получив деньги, вы говорите, что денег мало, а контракт был оформлен неправильно, и, не возвращая денег, выбрасываете жильцов на улицу. Кто будет иметь с вами дело? На государственном уровне это практически уничтожает возможность преодоления инвестиционного кризиса во второй половине 1996 года. Без такого преодоления экономика действительно впадет в длительный период перманентной нестабильности. Однако это будет лишь во второй половине текущего года, а никак не в марте-апреле. Кроме того, и сам вопрос о судьбе залоговой приватизации еще далеко не решен.
Таким образом, реальных оснований для ожидания не то что краха, а даже простого обострения банковского кризиса нет. Более того: наметились признаки того, что банковское сообщество России начало адаптироваться к обострению кризиса. Так, совокупные реальные активы банковской системы России в IV квартале 1995 года практически прекратили снижение, что свидетельствует о прекращении нарастания кризисных явлений. Замедлился рост числа закрываемых из-за нарушения банковского законодательства (читай — банкротства) кредитных организаций: если в сентябре 1995 года ЦБ отозвал лицензии у 31, в октябре — у 15, а в ноябре — у 80 банков, то в декабре число отозванных лицензий составило лишь 14, а в январе 1996 года — и вовсе 10. Обнадеживающим признаком следует считать и вновь начавшийся рост количества коммерческих банков и иных кредитных учреждений: за II квартал 1995 года их численность возросла на 10 (с 2558 до 2568), за III квартал — на 2 и за IV — на 8, а общее количество кредитных организаций на 1 февраля составило 2598.
Банковская система постепенно оправляется после периода чрезмерно жесткой финансовой политики. Смягчение последней, наблюдаемое в 1995 году, а также укрепление связей крупнейших банков с государством делает адаптацию банковского сообщества России к финансовой стабилизации и снижению инфляции значительно менее болезненной, чем это казалось сразу после прошлогоднего банковского кризиса.