Как известно, критерием эффективности газетных публикаций считается оперативная реакция заинтересованных лиц. В этом смысле герои статей Ъ, посвященных краху страховой компании "Налко", проявили высочайшую степень заинтересованности. На этой неделе в Москву из-за границы прибыл с трехдневным неофициальным визитом бывший председатель правления "Налко" ВЛАДИМИР БИРМАН — по его словам, специально для встречи с обозревателем Ъ ВЛАДИМИРОМ Ъ-ГЕНДЛИНЫМ. Г-н Бирман изложил Ъ свою версию кризиса в компании, которая сводится к следующему: Владимир Бирман — честный бизнесмен. Редакция выполнила главное условие бывшего главы "Налко" и отложила публикацию этого интервью до субботы — вчера Владимир Бирман, пекущийся о своей безопасности, вновь покинул страну.
Тихий крах
Ъ подробно писал о крахе компании "Налко", входившей в число крупнейших страховых фирм страны. Напомним, что 18 февраля 1996 года страховая компания "Налко" внезапно прекратила операции. В этой истории было много неясного: компания закрылась без соблюдения процедурных формальностей — без оповещения в прессе, без проведения аудиторской проверки и создания ликвидационной комиссии. "Налко" просто прекратила выполнять свои обязательств перед клиентами, а в один из февральских уик-эндов из офиса ТОО "Налко" было вывезено имущество. Учредители и владельцы компании ушли в подполье или, как Владимир Бирман, оказались за границей. Единственным, кто занялся проблемой урегулирования долгов компании, стал Виталий Баранов, последний председатель правления ТОО "Налко" и глава фирмы "Налко-Альянс". Ъ посвятил кризису "Налко" серию публикаций, в том числе статьи "'Налко' ушла по-английски" (21 февраля) и "Никто не застрахован от самоуничтожения" (24 февраля).
Необъявленный визит
Странное впечатление производят разговоры с учредителями ТОО "Налко": заслышав в трубке голос корреспондента газеты, они, как правило, сразу демонстрируют редкую отстраненность от проблем основанной ими компании, а также от проблем "попавших на деньги" клиентов. Но в конце разговора не забывают спросить, знает ли кто-либо еще об этом разговоре. Иными словами, понимают щекотливость своего положения, но пытаются не выдать беспокойства.
Столь же беспечен и добродушен был тон человека, позвонившего в среду в редакцию и представившегося: "Владимир Яковлевич Бирман. Полагаю, вы были бы не прочь со мной встретиться?" Впрочем, за этим благодушием явственно читалось ожидание, что собеседник на другом конце провода тут же шлепнется со стула с криком: "Как? Не может быть!" В общем, получив гарантии конфиденциальности, г-н Бирман назвал место своих обычных "явочных встреч" — "под Александром Сергеичем".
На следующее утро, озираясь с конспиративным видом по сторонам, я стоял в условленном месте и пытался опознать среди прохожих лицо, которое накануне разглядывал на фотографии из редакционного архива. Бирмана я узнал без труда: опоздав на двадцать минут, он вышел из подземного перехода расслабленной походкой профессионального туриста и сразу направился ко мне. Я спросил:
— Вы так долго наблюдали за площадью, чтобы вычислить засаду?
— Вот еще. Просто задержался, — ответил он, потом добавил: — Можете не прятать свой микрофон, я знаю вашу манеру записывать.
Я и не думал прятать. Мы пошли в кафе, где я достал диктофон, а Бирман заказал два кофе ("Хоть я и в бегах, но не настолько, чтобы не угостить журналиста"). После обмена дежурными фразами я перешел к делу:
— Владимир Яковлевич, многим читателям Ъ было бы интересно узнать причину вашего отсутствия в России.
— Последние месяцы работы в "Налко" были очень нервными, пришлось отбыть на лечение в Карловы Вары — язва... И мой отъезд никак не связан с событиями в "Налко", хотя я и понимаю вашу усмешку.
Усмешку можно было бы и извинить: отъезд состоялся 3 февраля, то есть на следующий день после последнего собрания руководства "Налко", где, по сведениям Ъ, была подведена жирная черта под деятельностью компании.
— Вы говорите, что приехали из-за границы, только чтобы переговорить со мной. А откуда у вас уверенность в том, что, как говорят в американских детективах, все вами сказанное не будет использовано против вас?
— Это ваше право. Но и у меня есть право высказаться. Я не вор. Не было мешков с деньгами, не было перекачки на зарубежные счета. И я готов судиться с любым, кто попробует оклеветать мое честное имя.
Это был камешек в мой огород. Из двух предыдущих статей о "Налко" при желании можно было заключить, что вновь назначенные руководители ТОО (председатель правления Виталий Баранов и исполнительный директор Алексей Копылов) разгребают проблемы, оставленные прежним руководством — Владимиром Бирманом и Юрием Кимом. Сообщалось, что Бирман "где-то за границей". Вывод напрашивался сам собой. Но с другой стороны, не газета создала ситуацию, когда клиенты приходят в офис страхователя, а того и след простыл. Поэтому и простое изложение фактов наводит на мысль: "Кто спрятался — тот и виноват". С другой стороны, понятна и логика "кто не спрятался — я не виноват": сегодня очень нелегко приходится Виталию Баранову, взявшему на себя частичное возмещение долгов "Налко".
— Виталий молодец, — задумчиво произносит Бирман. — То, что он делает — это не от хорошей жизни, поверьте. Если бы я с кем-то и стал работать вновь, так это с ним. В свое время я сделал ошибку, выбирая исполнительного директора между ним и Юрой Кимом. Баранов — умница, стратег, генератор идей. Но тогда нужна была твердая рука, и я выбрал Кима — трудоспособного и дисциплинированного. К тому же в свое время на меня произвели впечатление его слова: мол, я хотел бы, чтобы в этой компании работала моя дочь. Но в экстремальной ситуации именно Баранов повел себя достойно, а Юра... Не скажу, что он нечестный человек, но он, скажем мягко, не оправдал надежд.
Бог не фраер, правду видит
Ъ уже упоминал о серьезных разногласиях в руководстве компании в разные периоды ее деятельности. Владимир Бирман принял руководство в мае 1994 года и сразу стал добиваться ухода из компании крупнейших учредителей — Первого русского независимого банка и бывшего президента "Налко" Владимира Голованова. На совести первого были зависшие на счетах "Налко" $1,5 млн и 1,5 млрд руб., второму вменялось в вину невыгодное для компании вложение средств в земельные участки (по некоторым оценкам, "в землю ушло" до 30% потерь). Бирман говорит: "Было чувство, что мы вышли на улицу, а возвращаться некуда, и при этом забыли в коридоре 48% уставного капитала (совокупная доля вышедших из компании совладельцев. — Ъ)".
Новичок в страховании, Бирман очень скоро усвоил "секреты мастерства", но, увы, на ошибках компании. Например, важность контроля за выплатами перестраховщиков была осознана, когда перестали приходить их платежи (только "Находка-Ре" не вернула "Налко" $500 тыс.). Или вопрос вторичной ответственности: регрессивные выплаты не достигали и 3% от объема ответственности. "Когда 'Москвич' наезжает на застрахованный на $40 тыс. 'Мерседес', то судиться с владельцем 'Москвича' бессмысленно, — говорит Бирман. — То же и с фирмой 'Бэлл': по вине перевозчика опрокинулся состав с инкассаторскими джипами, но пока мы выиграли арбитраж, перевозчик уже исчез, джипы — тоже. А вообще, было много 'подстав', когда страховали несуществующее имущество. Наконец, мы в августе 'влетели' на миллиард в Часпромбанке. Обороты были огромные, но потери наваливались как снежный ком, и компания проедала свой завтрашний день. А после истории с недоверием я совсем 'выпал в осадок' с язвой".
Бирман имеет в виду собрание, на котором ему было выражено недоверие: Юрий Ким обвинил его в нечестном использовании средств компании. Бирман вспоминает: "Юра повел себя непорядочно. Комиссия ничего не обнаружила, но я сделал им ручкой. Власть узурпировал Ким, его просто заели амбиции, но он оказался не способен вытащить компанию".
Залечивая язву, Бирман в ноябре, словно Ленин из Горок, направлял в правление письма на тему "промедление смерти подобно". По его словам, он предлагал реальные меры по выходу из кризиса: "Необходимо было изменить структуру страхового портфеля и срочно получить кредит, в этом случае компания имела шансы к середине 1996 года выйти 'на ноль'. Надо было распустить штат, а агентов централизованно распределить по другим компаниям. После этого — расторгнуть невыгодные для компании договора (это непросто, но были юридические зацепки). Но руководство словно пребывало в трансе. И вот — финальное собрание 2 февраля..."
— И вы уехали за рубеж. Каково быть объектом пересудов? Приходилось ли уже получать угрозы?
— Ощущение хреновое. Что до угроз, то мне ни одна сволочь даже не сообщила, есть ли ко мне претензии, возбуждено ли уголовное дело.
— Вы содержите охрану?
— На что?! Мне хватает только на жизнь и лечение. Вот сейчас прилетел — осмотрюсь, повидаюсь кое с кем и назад. Ну, меня можно убить, но взять-то с меня нечего. Если б я "отсосал" со счетов, то не так обидно было бы, я бы тогда не ездил на метро. Но "отсасывать" было нечего — компания катилась под горку уже давно.
— У "Налко" была "крыша"?
— У нас была сильная служба безопасности. Поначалу к нам повадились заходить этакие "шкафы", но СБ их скоро отвадила. Ну, "крыша" тоже была... неформальная. Выручала иногда. В частности, бывали ситуации, когда, допустим, в одном кабинете правление обсуждает важный вопрос, а в соседнем сидят "неформалы" — для моральной поддержки...
— То есть у вас есть опыт разборок?
— В жизни таких ситуаций было много, но, к счастью, не в "Налко". Не люблю я этого. Когда мне говорят: ну давай, поговорим "по понятиям" (показывает жестом), то я этого не умею. Мне проще вынуть зарплату из кармана и сказать кому надо: иди, поговори с ним "по понятиям". Это жлобство такое.
— Итак, вопрос "на посошок": каковы "творческие планы"?
— Сначала надо долечиться. Затем вернусь сюда. У меня нет заграничных счетов, нет базы для жизни "за бугром". У меня есть здесь связи и имя, которое, я надеюсь, не смогут замарать никакие грязные слухи. Возможно, останется интерес к страховому бизнесу, но только в качестве инструмента для организации финансовой цепочки с производством. Думаю, сейчас будет перспективно производство продуктов питания в России. Я чувствую себя сильным управленцем, найду чем заняться.
— Неудачи не угнетают? Нет желания бросить бизнес?
— Я же человек, я действовать хочу. Жизнь продолжается.