На книжных прилавках Москвы появилась новая книга Виктора Суворова "Последняя республика". Она завершает трилогию, которую составили "Ледокол" и "День М", впервые опубликованные по-русски в 1992 и 1994 годах.
В новой книге автор развивает уже известную концепцию второй мировой: в 30-е годы Сталин активно готовился к войне, целью которой было установление коммунистических режимов в Европе. Вторжение было назначено на 6 июля 1941 года. Если бы этот план осуществился, считает Суворов, СССР без труда захватил бы Германию и всю континентальную Европу. Нападение Германии было вынужденным превентивным ударом — Гитлер пошел на этот шаг, несмотря на то что сознавал опасность войны. Ему удалось застать врасплох намного превосходившую вермахт по своей мощи, но готовую не к обороне, а лишь к наступлению Красную армию. Исход войны автор расценивает как поражение Сталина: пришлось довольствоваться лишь восточной частью Европы, а главное — отказаться от самой идеи мировой революции. Гитлер, таким образом, оказался невольным спасителем своего злейшего врага — западных демократий.
Подробно обсуждать обоснованность концепции — дело специалистов. В последние три года опубликован ряд научных статей, в которых начата эта работа. Но полемика вокруг книг Суворова носит все же идеологический характер и ведется в исключительно резком тоне. Впервые свои взгляды Суворов изложил в 1985 г. в газете "Русская мысль" и в английском специальном военном журнале — и на него тут же обрушились обвинения в реабилитации нацизма, повторении геббельсовской пропаганды, некомпетентности и подлоге. После выхода книг в России те же упреки (плюс обвинения в надругательстве над национальными святынями и памятью о погибших) повторились из уст соотечественников.
Суворов покусился не на частности, а на сам образ второй мировой войны — один из важнейших стереотипов массового сознания как на Западе, так и на Востоке. На Западе главная ассоциация с нацизмом — Холокост, и лишь на периферии сознания существует представление о том, что Гитлер кроме евреев уничтожал других "маргиналов" — гомосексуалистов, коммунистов, цыган, умственно отсталых... Вторая мировая война воспринимается как борьба западных демократий с тоталитаризмом, а победа в ней — как победа идеалов гуманизма над воплощением абсолютного зла. Участие СССР сюда не очень укладывается: если для победы над одним людоедом заключается союз с другим, то это мало похоже на борьбу света и тьмы. Именно этим, а не избытком патриотизма (европейцы вовсе не склонны принижать роль в войне не очень ими любимых американцев) объясняется та неохота, с которой вспоминают о роли Красной армии в разгроме Германии, о ялтинских договоренностях и их последствиях. По той же причине западное массовое сознание вопреки всем доводам логики отказывается уравнять нацизм и коммунизм. Сравнение с Гитлером любого другого диктатора ставит под сомнение его исключительность, а следовательно, и масштаб победы западных демократий.
Российско-советское представление о второй мировой войне иное: это война не за демократические идеалы, а за Родину. Главной виной Гитлера считается его агрессивность, преступления в самой Германии редко попадают в поле зрения, понятие "Холокост" стало употребимо лишь в последние годы, раньше даже о Бабьем Яре умудрялись говорить, не упоминая евреев. Массовое сознание склонно игнорировать и роль союзников: в отечественной войне они столь же неуместны, как Сталин в войне за свободу и демократию. Наконец, в странах Центральной Европы, в первую очередь в Польше и Прибалтике, войну воспринимают как столкновение двух родственных тоталитарных сверхдержав, между которыми оказались зажаты эти страны. Роль Запада, с которым их жители хотели бы себя отождествлять, при этом предается забвению.
Упрощенные стереотипы, какие только и могут существовать в массовом сознании, редко бывают полностью ложными, но всегда отражают лишь часть правды. Попытка усомниться в них, однако, вызывает в обществе болезненную реакцию. Взгляды, подобные позиции Суворова, высказывались и раньше, однако, как правило, лишь в узком кругу специалистов, и потому не вызывали скандала. Книги Суворова принадлежат скорее к популярной литературе — обращение к широкой аудитории и есть непосредственное покушение на стереотипы массового сознания. Сам автор, естественно, отталкивается прежде всего от советских представлений о войне и полемизирует именно с ними. Болезненная реакция на них в России поэтому вполне понятна.
На Западе же его книги попали в неожиданный для автора контекст. В 80-е годы попытки пересмотреть общепринятое представление о второй мировой предпринимались в Европе достаточно активно, причем исходили от более или менее откровенных неонацистов и антисемитов: "ревизионисты" отрицали существование газовых камер, преуменьшали масштабы геноцида евреев и т. д. Именно по аналогии с ними и судили Суворова, приписывая ему намерения, о которых он, вероятнее всего, не подозревал. Если автор утверждает, что Сталин был хуже и опаснее Гитлера, следовательно, он восхваляет нацизм и отрицает существование лагерей смерти — примерно таков ход рассуждений его западных оппонентов. Впрочем, и сам Суворов не лучше понимает своих западных оппонентов, когда обвиняет их в том, что они продались коммунистам за кремлевский паек. Дело, конечно, не в "пайке" — просто Суворов оказывается для западных общественных мифов столь же опасным, как и для восточных.
АСКОЛЬД Ъ-ИВАНЧИК