Самый высокопоставленный сотрудник ЦРУ, когда-либо завербованный советской разведкой, Олдрич Хейзен Эймс в своих письмах из тюрьмы Алленвуд объяснил, что от шпионов в современном мире почти ничего не зависит
Олдрича Эймса арестовали ранним утром 21 февраля 1994 года на пороге собственного дома в пригороде Вашингтона. Бывший начальник "советского отдела" ЦРУ, ветеран управления с 30-летним стажем, потомственный разведчик, "человек с безупречной репутацией" оказался агентом КГБ по кличке Колокол. Отчет о его деятельности, подготовленный для спецкомиссии конгресса США, занял 45 тысяч страниц. За 9 лет работы на советскую, а потом и российскую разведку Эймс передал в Москву десятки тысяч страниц совсекретных документов. Благодаря его информации были разоблачены, арестованы и приговорены к расстрелу генерал-майор ГРУ Дмитрий Поляков, отработавший на американцев почти 25 лет, работавшие "под крышей" посольства в Вашингтоне офицеры КГБ Сергей Моторин и Валерий Мартынов, сотрудник одного из московских НИИ Адольф Толкачев, передавший ЦРУ шифр системы опознавания "свой — чужой", установленной на советских боевых самолетах. По данным ФБР, услуги своего агента Москва оценила не только в 2,7 млн долларов (в СМИ встречались и более крупные суммы). Незадолго до ареста Эймсу передали конверт с фотографиями. На них — подмосковная поляна, окруженная вековыми соснами и небольшой уютный домик. На обороте — надпись по-русски: "Мы приобрели этот райский уголок на ваше имя".
28 апреля 1994 года Олдрич Эймс был приговорен к пожизненному заключению за шпионаж и... уклонение от уплаты налогов. Его жену — Марию Росарио дель Касас — осудили на 5 лет и 3 месяца как соучастницу. Столь мягкий, по американским меркам, срок для нее "выбил" сам Эймс: он согласился давать показания только в обмен на то, что в обозримом будущем его супруга сможет вернуться к сыну.
...На самом деле идея взять интервью у "супершпиона КГБ" через несколько лет после ареста возникла из чистого любопытства: было интересно, насколько серьезно отнесутся спецслужбы США к запросу российского журналиста. К моему удивлению, Рон Хэмм, помощник директора федеральной тюрьмы Алленвуд, штат Пенсильвания, отреагировал абсолютно спокойно:
— Я передам заключенному ваш запрос, и, если он согласится, можете приезжать.
А еще через две недели пришел конверт со штампом тюремной цензуры. Отправителем значился Олдрич Хейзен Эймс. В письме, написанном карандашом на листе желтой линованной бумаги, он извинился за то, что не может встретиться: "Когда-то я пообещал дать свое первое интервью советскому журналисту Томасу Колесниченко, — написал Эймс. — Насколько я знаю, после моего ареста ему отказано в американской визе, но я тем не менее привык выполнять обещания". (Это обещание Эймсу, к сожалению, выполнить не удалось: известный советский журналист-международник Томас Колесниченко скончался в 2003 году, так и не взяв у него интервью. — "О".)
Впрочем, старые договоренности не помешали "супершпиону" начать переписку. Спустя еще две недели в моем почтовом ящике появилось новое письмо из тюрьмы Алленвуд: Эймс сообщил, что хотел бы "подучить" русский, и спрашивал, нельзя ли прислать ему несколько книг. Через месяц переписка стала регулярной, так что интервью растянулось больше чем на полгода. На мой взгляд, эти письма не нуждаются в комментарии. Тем более что судить о шпионаже самый известный "крот" ХХ века имеет все основания:
"Сложно говорить, почему я сделал то, что сделал. Наверное, в какой-то момент я пришел к выводу, что вся наша работа на "советском направлении" была бессмысленной и совершенно непродуктивной. Мы крайне редко получали информацию, которая позволяла бы судить о состоянии дел в политике и экономике Советского Союза. Чуть лучше обстояло дело с получением технической документации об оборонной промышленности, о конкретных военных разработках. И, по странному стечению обстоятельств, нам очень везло в сфере контрразведки. Конечно, за счет того, что довольно много офицеров КГБ и ГРУ добровольно решали помогать нам.
Но все это — внутренние шпионские игры, никак не влияющие на процесс принятия решений в государстве. За всю мою карьеру в ЦРУ я могу назвать только два случая, когда в середине 80-х мы получали доступ к действительно серьезной информации о том, как работает, как и какие решения принимает МИД СССР.
Проблема заключается в подходе, который всегда мешал и ЦРУ и КГБ. Например, мечтой каждого офицера в Центральном разведывательном управлении было завербовать сотрудника Комитета госбезопасности. Но зачем? Для того чтобы получить имена агентов? Это важно, конечно, но абсолютно никак не относится к процессу принятия государственных решений, к тому, какой будет внешняя и внутренняя политика государства.
Именно поэтому человеческий фактор, на мой взгляд, никогда не играл особой роли. Реальные результаты приносил технический шпионаж. В 40-е и 50-е годы — это полеты вдоль границ Советского Союза, использование подводных лодок, потом высотные миссии самолетов У-2, спутниковые фотографии. Все это позволяло получить довольно полную картину состояния военно-промышленного комплекса и иногда даже давало возможность судить об экономике. Но не более того.
К тому же данные, полученные разведкой, почти никогда не приводили к принятию политических решений. Я могу назвать десятки случаев, когда предоставленные нами данные отфутболивались из Белого дома в конгресс, и обратно. И вместо принятия конкретных решений политики тратили месяцы на обсуждение, можно ли доверять информации, полученной технической разведкой... При этом надо признать, что и КГБ, и их восточноевропейские коллеги были куда более удачливы в сфере политического шпионажа. Достаточно вспомнить, что им удалось завербовать целый ряд серьезных политиков в странах Западной Европы. Но вопрос заключается в другом: что сделал Советский Союз, имея подобные рычаги влияния в той же Германии, Норвегии, в странах Центральной Европы? История, во всяком случае, показывает, что они, обладая огромным объемом информации, так и не смогли ею распорядиться. Так что с этой точки зрения нет никакой разницы между разведками СССР и США: никакого влияния на политику своих государств они оказать так и не смогли... В этом отношении мое дело является самым лучшим примером. Если признать, что Советский Союз проиграл Западу холодную войну, то возникает вопрос: информация, которую передал я, помогла Советам выиграть эту гонку или, наоборот, внесла свой вклад в их поражение? С моей точки зрения, я помог Первому главному управлению КГБ СССР выполнить их работу: найти и обезвредить людей, которые нарушили законы страны. Я помог им разобраться в том, что такое ЦРУ и как оно работает... Но я уверен, что переданная мной информация в большой степени помогла дискредитации КГБ и ГРУ в глазах нового советского партийного руководства и что в 1985 году это стало настоящим шоком для политического руководства СССР. Я даже могу предположить, что моя информация могла помочь Горбачеву и его сторонникам объявить о начале реформ в стране... Я считаю, что шпионаж влияет не только на тех, кого считают предателями. Занятие шпионажем влияет и на самих шпионов, людей, которые занимаются вербовкой агентов и работой с ними. Когда вы ежедневно сталкиваетесь с предательством и принуждаете людей к предательству, это не может не отразиться на вашей психике. Мне кажется, люди инстинктивно это понимают и именно поэтому считают шпионаж грязным делом. Я не знаю, как это связано с таким понятием, как измена Родине. Я могу назвать тысячи причин, по которым люди решаются на предательство, но уверен, что профессия с этим напрямую связана. Например, почему среди советских предателей большинство — офицеры КГБ? И почему так мало предателей среди, например, профессиональных дипломатов? Я не знаю ответа..."