В московском Театре ОКОЛО дома Станиславского (бывший Театр на Красной Пресне) вчера и сегодня — премьера "Гамлета". Режиссер — художественный руководитель театра Юрий Погребничко, известный своими экспериментами с классической драматургией.
Перефразировав известное замечание автора "Категорий средневековой культуры" — мы задаем прошлому свои вопросы с тем, чтобы получить его ответы, — можно сказать, что Юрий Погребничко вступает в разговор с классикой (на этот раз в лице "Гамлета"), чтобы задать ей свои вопросы и свои же ответы услышать.
Отступив перед никем толком не решенной задачей — транскрибировать начальную букву имени драматурга (в программке так и значится: W. Шекспир), со всем остальным режиссер обошелся весьма решительно. Пьеса присутствует в его спектакле лишь как символ драматургии, она подана в виде набора сильно сокращенных сцен, не всегда следующих друг за другом в заданной Шекспиром последовательности.
В сокращениях, впрочем, есть своя логика. Оставлено то, что дает возможность, во-первых, сделать изящный ход и, во-вторых, поговорить о заветном. То есть об актерстве, о русском гении и (или) — что для Погребничко, видимо, одно и то же — о русской тоске.
Его Гамлет, скорее, лирик, а не философ. Сцена разговора принца с Офелией напоминает страницы объяснения Кити и Левина --- когда оба писали пальцем на скатерти. Здесь принц пишет мелом на доске первую фразу знаменитого монолога, а потом лишь ключевые слова. Офелия же — только одно слово: love, love, love... Лиричен и трогателен Фортинбрас, предстающий в женском облике и толкующий о несчастной Польше. Очень трогательна юная красавица королева — единственная, чья роль не дробится на части для разных исполнителей (Погребничко ведь прошел школу Любимова, а у того, как известно, с легкостью возникали пять Маяковских, пять Пушкиных, две Натали...), трогательна тема бродячей труппы, оставленная целиком, и очень красивы паузы. Произнеся слово, актер надолго замолкает, словно продолжая монолог про себя, но через несколько минут заговаривает вновь — точно с прерванного места. Прием Художественного театра, доведенный до логического предела.
Довести до логического предела все, что было уже когда-нибудь сказано, вернее, то немногое, на чем успел сконцентрироваться Юрий Погребничко — человек, как известно, не любящий отвлекаться по мелочам, и является, видимо, подспудной задачей постановки.
Соединяя призрак короля с наваждениями Свидригайлова, а размышления о "стране, из которой нет возврата" с вечностью в виде "заброшенной бани с пауками", заставляя героев "Гамлета" исчезать со сцены под натиском персонажей из "Трех сестер", Погребничко пытается создать единую ткань из текстов, сопрягающихся с трудом. В этих тяжелых стыках — обаяние уставшего российского авангарда семидесятых и его беспомощность.
К середине девяностых в моде другое — виртуозный постмодернизм, с легкостью маскирующийся под поп-культуру. Но даже московский театральный авангард, категория, как известно, особенная, редко выглядит столь меланхоличным и столь уставшим от себя самого. Видимо, русская тоска как всепоглощающее состояние "мировой души" — категория все-таки очень сомнительная. И писал ли Чехов монолог из пьесы Треплева как гимн российским искателям новых форм или как пародию — еще большой вопрос.
В любом случае, ставить пародии, торжественные и серьезные, как гимн — занятие еще более неблагодарное, чем просто поставить "Гамлета" в театре с не очень сильной труппой.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА