В Большом театре состоялась премьера оперы Джакомо Пуччини "Богема". Постановку осуществили главный дирижер театра Петер Феранец, режиссер Федерик Мирдита (Австрия) и художник Марина Азизян. Событием назвать премьеру трудно. Но как событие она и не планировалась. В этом спектакле театр сделал сознательную ставку на средний уровень. Вряд ли можно этому радоваться, но нельзя не признать, что такой подход вполне адекватен положению дел в главном театре страны.
"Богема" — опера о нищих художниках. Выведены они в ней без прикрас. Эти художники не слишком талантливы, не слишком трудолюбивы. Зато они грезят, мечтают, веселятся, влюбляются, предают и отчаиваются. Они живут поэзией и прячут голову в песок, ощутив неизбежность трагического исхода.
В отличие от них, Большой театр в отношении себя никаких иллюзий не питает. Сегодня он так же нищ, как его герои. Все деньги он потратил на "Хованщину". "Хованщина" не идет. Крупный, качественный, амбициозный и, при всех минусах, этапный спектакль сошел на нет, лишившись Ростроповича и когорты петербургских певцов. Подобная участь постигла и "Свадьбу Фигаро" — сложное ансамблевое построение, в котором лучше всего выглядели опять-таки приглашенные певцы.
Сегодня Большой театр нищ, но трезв. Репертуарный коллектив должен выпустить новый спектакль и не потерять его тут же после премьеры. Результат должен быть каким-никаким, а реальным. Эту реальность обеспечил заурядный режиссер из Австрии, полученный вместе со вспомоществованиями от Венского фонда поддержки Большого театра. Как бы дешево ни стоила его работа, в ней есть одно достоинство — певцам не приходится отвлекаться на актерскую сторону своего дела. Ни одному персонажу не придуман индивидуальный рисунок роли, а о детальной работе нет и речи — на сцене лишь формально выполняются авторские ремарки. У режиссера нет идей, и ладно — хорошо уже то, что постановка не претенциозная. И если бы кто-то был способен, иногда делая шаг вправо и два влево, только лишь божественно петь, против такой режиссуры возразить было бы решительно нечего.
Но петь в "Богеме" оказалось некому. Вряд ли это соответствует положению вокальных дел в России или даже в Москве. Но на этот раз Большой трезво посчитал нужным ограничиться только "своими" певцами: переход на контрактную систему пока только готовится, но реальных денег, необходимых для ее введения, у театра нет. Скрепя сердце, можно найти слова для одобрения таких солистов, как Мария Гаврилова (Мими), Вячеслав Верестников (Марсель) или совсем молодой Сергей Гайдей (Рудольф). Их слышно, и на том спасибо — об изысках говорить не приходится. В первом составе нет никого, кто скрасил бы безотрадную картину. Второй состав еще слабее, хотя именно в нем занята Лариса Рудакова (Мюзетта). Только она демонстрирует настоящее итальянское пение, только она ведет полноценную сценическую жизнь, становясь главным действующим лицом в финале, где, пользуясь полутонами и полужестами, собирает действие вокруг Мими, которая тем временем скучно умирает в кресле, положив ноги на табуретку.
Сценография Марины Азизян оставляет ровное приятное впечатление, хотя сцена не освоена в ширину, нет настоящей глубины пространства, мансарда превращена в уютную светелку, а костюмы слишком чопорны и слишком шикарны для бедных парижских художников — здесь гораздо лучше выглядел бы элегантный second hand, но разве можно экспериментировать на сцене главного театра страны? К чести Марины Азизян, на пресс-конференции она оказалась единственной, кто откровенно сказал, что недоволен своей работой — и прежде всего невниманием к ее замыслам по части света.
Как художница не была полной хозяйкой зрительной части, так дирижер был не вполне властен над певцами, то и дело "убегавшими" от его дирижерского жеста. Зато по части оркестра его работу стоит признать наиболее осмысленной частью спектакля. Это не такой успех, как "Свадьба Фигаро", где оркестр Большого было просто не узнать, но в звучании была аккуратность и стремление проявить в партитуре Пуччини черты XX века — пустоты, терпкие созвучия и привкус камерности. Но тем самым Петер Феранец почти потерял мелодраматическую стихию, и в том, что в новой "Богеме" начисто нет ни воодушевления, ни слез, ни трогательности, ни сентиментальности, есть и его доля вины.
Конечно, медвежью услугу Большому оказала и новая "Богема" в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко (см. Ъ от 20 января) — режиссерский спектакль с проработанными деталями, неповторимой атмосферой и великолепной примой Ольгой Гуряковой. Артдиректор Большого Владимир Васильев признался, что о параллельной работе коллег, также решивших отметить 100-летие оперы Пуччини, он просто не знал, а посмотрев их продукцию, нашел ее удачной "именно для театра Станиславского". В любом случае, сидя в Большом, о той "Богеме" лучше было не вспоминать.
Но будучи патриотами и искренне желая Большому театру успехов, постараемся закончить статью если не на оптимистичной, то на нейтральной ноте. Театру нужна была постановка, которая сможет стать действительно репертуарной. Которая сможет, не споткнувшись на неудачах премьерных спектаклей, постепенно набирать качество — по крайней мере по вокальной части. В которую могут входить новые певцы и делать это быстро. Есть и сопутствующая цель — сделать спектакль, годный для употребления в филиале, когда он будет построен и когда будет закрыто основное здание. Эти цели скорее всего могут быть достигнуты.
МАРИЯ Ъ-БАБАЛОВА, ПЕТР Ъ-ПОСПЕЛОВ