Восьмилетний Сережа Калмыков болеет два с половиной года. У него лейкоз. И вот так сложилось, что для него кругом засада. Лечить начали поздно — и болезнь вернулась. Когда выяснилось, что без пересадки костного мозга не обойтись,— долго ждали квоты. И родственного донора нет — три старших брата Сережи от другого отца. Искали костный мозг в международном регистре — не нашли. Теперь вся надежда на пересадку стволовых клеток от мамы. Это очень опасно и очень дорого. Специальное оборудование и лекарства обойдутся в миллион рублей.
Вырос Сережа в медвежьем углу, в селе Новая Заимка Заводоуковского района Тюменской области. Сказать — язык сломаешь. В июне 2007 года он, как говорит его мама Марина Васильевна, "ослаб, заскучал, ни есть, ни пить, ни вставать не хотел".
— Я в поликлинику,— рассказывает Марина Васильевна,— а педиатра не было, только фельдшер и помощник фельдшера. Говорят, инфекция какая-то, ждите комиссию из района.
Дело было в июне, комиссия приехала в октябре. У Сережи уже опухли локти и шея, каждый день температура поднималась до 38,6. Марина Васильевна ходила с ним по этой комиссии, от врача к врачу, плакала и надоедала: ребенок болеет, ребенок болеет... Хирург посмотрел опухшие руки и дал диагноз: "С велосипеда упал". Марина Васильевна закричала на хирурга: "Он уж четыре месяца из дому не выходит!" Хирург написал: здоров.
Остальные врачи тоже написали: здоров.
Может быть, эта комиссия привыкла призывников аттестовать?
Через несколько дней Сережу все же увезли на скорой в райцентр. Там сделали анализ крови. Маме сказали: кровь плохая. И увели Сережу куда-то в операционную, не сказали зачем. Она слышала, как он кричал, но ее не пускали. Потом сказали: "брали пункцию". И объявили: лейкоз.
Ей это слово тогда ничего не говорило. Перевели: рак крови.
Это она поняла. И забилась в истерике.
Малыш, последыш Сережка, у мамы и братьев самая родная и любимая душа. У Марины Васильевны было пять сыновей. Теперь четыре. Первый погиб. Второму уже 24 года. Младшему, не считая Сережи, шестнадцать. Первый муж умер. Сережин папа тоже умер.
Такая жизнь.
Такая у них там жизнь.
Гематологи областной детской больницы по телефону местным врачам сказали: поднимайте ему гемоглобин, вы же его не довезете. Несколько дней поднимали, но довезли, чуть живого.
И началось. После долгой химиотерапии ("мы и облысели, и обросли") Сережа вышел в ремиссию, они поехали в свою Новую Заимку с таблетками для поддерживающей терапии.
В сентябре прошлого года Сережа пошел в школу.
Вот что. Я прошу патриотов-заводоуковцев (тьфу ты, надо же было придумать название!) не обижаться. Медвежий угол — это о провинциальной российской медицине. И в этом смысле у нас почти вся страна, кроме столиц да нескольких городов, больниц и отделений, сплошной медвежий угол. Но к этому мы еще вернемся. А пока приведу мамин рассказ о том, как Сережка в школу пошел:
— Он не хулиганистый, он просто не понимает, как надо себя вести. Может прямо на уроке заскучать и сказать учительнице: "Валентина Петровна, а давайте лучше чаи погоняем!" Где таких слов набрался, у нас так никто и не выражается. Или говорю ему: "Сына". А он мне: "Ой, мама, как ты это сказала, меня аж за душу взяло". Ничего себе, думаю. Спрашиваю: "Как это — за душу?". Он говорит: "Ну, прям сердце защемило". Откуда что — из телевизора, что ли?
Каждый месяц сдавали кровь, на следующий день им по телефону сообщали результаты анализа. В апреле этого года сильно подскочили лейкоциты.
— А у нас в селе,— рассказывает Марина Васильевна,— уже появился педиатр. Сережке плохо, на ноги встать не может, а она мне: "Я у него ничего не нахожу". Прошу: позвоните в райцентр, спросите, почему лейкоциты. Не позвонила. Говорит: не нравится — лечитесь у другого доктора, у вас есть законное право на выбор врача. Где ж я его в селе-то выберу?!
Все пошло сначала: скорая, районный центр, областной центр, высокодозная химиотерапия.
— Мне сказали, что придется пересадку делать раз так. Я еще в апреле просила госквоту. Но потом нас выписали, и я уже в райцентре просила: дайте квоту. Говорят, все квоты кончились. Звоню в область, в департамент, а там: отчего же, говорят, квоты есть, обратитесь в район. Я опять к нашим в райцентр, а там: сказано же, квот нет. Потом все-таки отправили документы в Москву, в Российскую детскую клиническую больницу. А у них там ремонт, принять не могут...
Эта немолодая, безмерно уставшая женщина несколько секунд молчит и заключает:
— Я ничего из этого не понимаю. Как это?
А что ей ответить? Я тоже не понимаю.
— Братья к нему хорошо относятся. Когда он заболел, Саша даже с работы уволился, мне помогал, я бы одна не справилась,— глядя куда-то в стену, улыбается и продолжает: — Все его любят, безнаказанный растет.