Народный художник СССР, кавалер двух орденов Ленина, Герой Социалистического Труда Ладо Гудиашвили (1896-1980) был, несмотря на официальное признание, действительно большим художником. Не столько народным, сколько интеллигентским — в известном смысле культовым, как Пастернак или Цветаева.
Он был воплощением артистизма. Его сюжеты — волоокие красавицы, газели и барсы, сплетающиеся в медово-тягучие, орнаментальные, словно в персидских миниатюрах, композиции,— в других руках превратились бы в нестерпимую салонщину. Но из-под его кисти выходило нечто сказочное и глубоко национальное, что даже в самые суровые соцреалистические годы выдавало: эта кисть была натренирована в Париже лучших времен. В пору застоя пряные картины Гудиашвили, выставлявшиеся в Москве, Ленинграде и, конечно же, в Тбилиси, равно как и дефицитные, изданные крохотными тиражами сборники Пастернака и Цветаевой, свидетельствовали о том, что и у нас когда-то была великая эпоха — эпоха авангарда.
В юности он входил в круг тифлисских футуристов, поклонялся, как и все они, Пиросмани, которого успел застать в живых, сошелся с Паоло Яшвили, Тицианом Табидзе и другими поэтами-символистами группы "Голубые роги", ездил с археологами восстанавливать фрески в древних грузинских церквях. В 1919 году отбыл в Париж: жил на Монпарнасе, пропадал в "Ротонде" и "Улье", был на короткой ноге со всей "парижской школой", сдружился с главарем сюрреалистов Андре Бретоном, выставлялся во всех европейских столицах и в Нью-Йорке, шел нарасхват у коллекционеров, попал в фавор у французской критики. На самой волне успеха — в 1925 году — он, измучившись ностальгией, вернулся в советскую Грузию.
Его в отличие от большинства друзей мятежной тифлисской юности не казнили в 1937-м. Он преподавал в Академии художеств в Тбилиси. Работал в кино: был художником в фильмах Михаила Чиаурели, а в 1936-м рисовал для первого грузинского мультфильма "Аргонавты". Иллюстрировал "Витязя в тигровой шкуре" и поэзию Саят-Новы. Продолжал выставляться по всему миру. По просьбе католикоса Грузии расписал церковь Кашвети в Тбилиси. Ему, поэту грузинской старины, ушедшему в старый Тифлис, как во внутреннюю эмиграцию, прощалось многое, он получал ордена и звания. При этом в его искусстве, хоть и тронутом соцреалистическим налетом, сохранялась память о парижской вольнице начала 1920-х, о сюрреализме, о примитиве и Пиросмани.
Мода на Ладо Гудиашвили иссякла к 1990-м, когда подобные ему хранители авангардных воспоминаний отошли на второй план, поскольку на первый вышел сам заново открытый радикальный авангард начала века. Впрочем, каков был собственно "авангардный" Ладо Гудиашвили, в России знали плохо: многое из того, что он сделал до возвращения на родину, осело в западных коллекциях. Так что выставка ранних — допарижских и парижских — работ Ладо Гудиашвили, которые вот уже десять лет собирают по всему миру Ивета и Тамаз Манашеровы, тянет на сенсацию.
"Ладо Гудиашвили. Парижские годы", Третьяковская галерея в Лаврушинском переулке, с 18 ноября