В Англии, в отличие от России, не прерывалась традиция и не столь тесны были взаимоотношения архитектуры и власти. И тем не менее думать, что на Западе с архитектурой все в порядке, значит просто не замечать, что западная архитектура понемногу утрачивает какое бы то ни было направление, содержание и смысл, которые с ней привыкли ассоциировать российские архитекторы, — считает обозреватель Би-Би-Си АЛЕКСАНДР РАППАПОРТ.
Для среднего лондонца архитектура, скорее всего, просто не существует как общественно значимый факт. Последняя попытка влить свежую кровь в архитектурные артерии — проект создания делового городского центра на месте бывших лондонских доков — стала печальным свидетельством немощи финансовых и архитектурных инициатив. Денег на строительство не хватает, возведенная часть никак не может зажить полноценной жизнью — отчасти из-за незавершенности комплекса в целом, отчасти из-за отсутствия клиентов для новых конторских зданий. "Докленд" стал островком отживающей свой век утопии. Его центральное здание, небоскреб, построенный по проекту Сезара Пелли, торчит в городском пейзаже одинокой вышкой, ее силуэт с пирамидальной крышей напоминает о чем-то невеселом. Линия метро, которая должна была связать старое лондонское Сити с новым деловым центром, так и не построена. Туда можно попасть с помощью электропоезда, который курсирует каждые 15 минут без машинистов — автоматически. И такое же дегуманизированное ощущение оставляет и сам комплекс — среда, возникшая вслепую. Тут, например, почти нет пешеходных связей между разными точками, и чтобы преодолеть двести-триста метров, приходится ждать поезда. Огромный небоскреб с десятками лифтов кажется тесным — в плане он невелик и почти все пространство вестибюля занято лифтами. Вокруг него довольно большие здания с такими же однообразными сухими решетками фасадов. Объемы, которые неплохо смотрятся на макете, производят в натуре странное впечатление. Власть треугольника, делаясь тотальной, приносит мало радости. Но, кажется, никто на эту радость и не рассчитывает.
Английский архитектор Ричард Роджерс, прочитавший в прошлом году цикл лекций по Би-Би-Си, посвятил их не столько архитектуре, сколько градостроительству, искусству, требующему социальной решительности, которой-то как раз и нет у современных властей и населения Великобритании. Что же касается архитектуры, то тут Роджерс видит лишь возможности сэкономить энергию и победу прозрачности и невесомости над тяжестью. Но достаточно ли экологии и невесомости для бытия архитектурного искусства? Роджерс мельком ссылается на то, что здания будущего начнут двигаться. Малоутешительная перспектива. В здании, предназначенном для офисов одного из каналов британского телевидения, Роджерс воплотил идею движения, вынеся на фасад стеклянную шахту лифта, по которой непрерывно снует кабина, показывая нам людей, как бы возносящихся к небу, которым в данном случае оказывается верхний этаж административного здания, символизирующий иерархию власти.
Роджерс сетует на строительную и планировочную апатию консервативного правительства и приводит в качестве положительных примеров градостроительный эксперимент в Куритибе и Барселоне. Барселона действительно производит очаровательное впечатление, не столько благодаря новым комплексам олимпийского центра, сколько градостроительным решениям конца прошлого столетия, деятельности Адельфонса Серда. Шахматная планировка города, перерезанная диагоналями проспектов и бульваров, создает чрезвычайно удобное и живое градостроительное пространство. Однако в Барселоне резко ощущается недостаток зелени, и среда этого города мало приспособлена для детей, стариков и животных, она больше подходит для автомобилей. Знаменитый собор Гауди выглядит смесью Диснейленда с подлинным готическим величием. Денег на строительство, длящееся больше ста лет, перманентно не хватает.
В Лондоне же только что открыт новый огромный храм. Но не англиканский и не католический. Храм индуистский, выстроенный индийской общиной северного Лондона в промышленном районе, примыкающем к знаменитому стадиону Уэмбли. Тут господствует восточная эстетика орнаментальной резьбы по мрамору, добытому в итальянских каменоломнях, обработанному в Гуджарате и привезенному в Лондон уже в виде тысяч скульптур и орнаментированных панелей. Восток, проникший в Лондон в виде этого современного кича, не имеет ничего общего с кичем "Докленда" и полукичем Гауди. Однако Восток и Запад все же сошлись в потребительской культуре массового общества как такового. Эта культура не знает ни будущего, ни прошлого. И любые рационалистские или утопические формы она присваивает как то, что есть, как видовое многообразие, не стремясь к совершенству и к принципиальности, которые сопряжены с ощущением хода времени. Вероятно такой же вневременной смысл обретет вскоре и восстанавливаемый в Москве Храм Христа Спасителя, так что здесь можно видеть не столько схождение западных и восточных тенденций, сколько их несоответствие. Пусть Илья Глазунов во много раз менее оригинален, чем Гауди, и более претенциозен, чем Уолт Дисней, суть дела остается той же: рынок диктует вкусы. А рынок предпочитает развлекательность и некоторую претенциозность. Впрочем, сегодня видно, что и неоготика прошлого века тоже была скорее кичем, чем историзмом. Исторические и прогрессистские утопии растворяются в массовой культуре, чуть-чуть размывая свои границы и сохраняя некие общие идейные остатки ауры энтузиазма, светившейся в момент их появления на свет.
Еще одна историческая диковинка, ставшая частью потребительской среды, — реконструкция театра "Глобус" на правом, южном, берегу Темзы. Сооруженный на деньги американского актера, этот театр будущим летом начнет давать представления. Сейчас же публика может наблюдать завершение строительных гастролей и репетиции гастролирующих трупп. Рядом с новым "Глобусом" — величественное кирпичное здание ТЭЦ, которое будет перестроено под выставочные залы авангардного искусства для галереи "Тэйт". Об этом проекте швейцарских архитекторов Герцога и Де Мерона, своей рациональностью и почти анонимной стерильностью вызвавшем немало ехидных замечаний, Ъ уже писал (11 ноября), как и о том, что культ личности, имевший место в архитектуре начала века, ушел в прошлое и превратился в лэндмарк, географическую достопримечательность.
Архитектура возвращается в природу. Самым известным событием, связанным с судьбой доклендских небоскребов, стало то, что на них вскарабкался какой-то отчаянный альпинист.