Отмечать юбилеи критических статей — дело, способное навлечь на наш цех обвинение в непозволительном самомнении. И все же есть несколько статей, значение которых для истории нашей культуры отрицать трудно.
Одна из них — "Сумбур вместо музыки". Она была напечатана 28 января 1936 года в газете "Правда" и содержала разгромную критику оперы Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда". Существует лишь общее молчаливое согласие насчет того, кто реально был автором текста. Мы этот вопрос поднимать не собираемся. Во-первых, потому что в контексте морального счета к прошлому вопрос об авторстве принимает характер разоблачения, во-вторых, по причине несущественности: термин "сумбур" принадлежал самому Сталину, и очевидно, что статья была написана при его непосредственном участии.
Она положила начало политической кампании против "формализма", завершившейся в 1948 году принятием знаменитого постановления об опере "Великая дружба" (термин "формализм", извращенный и внедренный в практику идеологами РАППа, был оставлен на вооружении после роспуска пролетарских организаций и объединения творческих сил в единые союзы). Не столько новым был сам жанр статьи — гибрид художественной критики и партийно-правительственного постановления, — сколько надличностный, объективный статус редакционной публикации главной газеты страны. Теперь критический взгляд высказывал не некий автор или группа, пусть даже пользующаяся покровительством партии — текст должен был быть принят как выражение общенародной, государственной точки зрения на искусство. Новым было и то, что объектом критики была не идейная вредность (как это было раньше, во время нападок на Пильняка, Замятина и Булгакова) — обсуждались именно художественные качества произведения, его эстетика.
Предмет статьи, опера Шостаковича, для уяснения сути вопроса немногим более существен, чем личность писавшего. В последние годы Тихон Хренников не раз проговаривался, что состав героев постановления 1948 года определялся в самой композиторской среде, точнее — в недрах Союза композиторов. Такова же была и ситуация с "Сумбуром". Шостакович — мастер, которому было всего 30 лет, пользовался в то время слишком большим признанием по сравнению со своими коллегами: его имя не сходило с афиш, а "Леди Макбет" шла одновременно в трех театрах. Важнее было то, что в статье, исполненной исключительно негативного пафоса, была и некая положительная программа.
Незадолго до выхода "Сумбура" Сталин и Молотов побывали на премьере оперы "Тихий Дон" молодого композитора Ивана Дзержинского, написанной в приятных и доступных формах "песенной оперы" (ни для кого не было секретом, что именно Шостакович, по инициативе дирижера Самуила Самосуда, оказал Дзержинскому в написании оперы профессиональную помощь). На следующий день после посещения постановки был создан Всесоюзный комитет по делам искусств при Совнаркоме СССР, а генеральной задачей было объявлено создание советской оперы. Формализму противопоставлялся социалистический реализм, ставший к тому времени уставным понятием новоорганизованных союзов. Но в качестве требований выдвигалась уже не только правдивость, классовость и идейность, но и качества эстетические — простота, естественность, понятность, общедоступность. Через несколько дней после "Леди Макбет" разносу в "Правде" подвергся и балет Шостаковича "Светлый ручей", шедший в Большом театре (статья "Балетная фальшь"). Там претензии были другие, и снова по большей части не идейного свойства: музыку балета отличало "меньше фокусничанья", зато она оказалась бесхарактерной и ничего не выражала. Здесь фактически говорилось о требованиях содержательности и глубины.
Ясно, что целостный эстетический канон в 1936 году сформировать не удалось. Последовавшие за статьями обсуждения в Союзах композиторов и широкая дискуссия об опере 1938-1940 годах не достигли результата — кроме того, что жанр оперы как таковой, ранее начисто отрицаемый пролетарскими радикалами, был признан центральным жанром советской музыки. Необходим был новый документ — им и стало постановление 1948 года, сформированное уже в иную, имперскую, эпоху. В нем и в последовавших за ним установочных статьях ведущих советских музыковедов, был окончательно утвержден художественный образец — русская классическая опера XIX века. Тогда отпал за ненадобностью и "Тихий Дон", признанный "победой на своем этапе".
Статья "Сумбур вместо музыки" появилась в то время, когда советское искусство, впитав и переварив авангардистскую утопию, почувствовало необходимость компенсировать ее герметизм обращением к эстетике XIX века. Нигде эта задача не была столь невыполнимой, как в музыке, фатально неспособной к сопряжению органики и эклектики. В то время как почти каждый замечательный фильм был маленькой моделью всего мироустройства советской вселенной, историю нашего искусства так и не посетила ни одна опера, в которой можно было бы видеть "полноценное, прекрасное выражение нашей советской действительности" (Хренников).
Грандиозное явление, носившее название "советская музыка", отошло в прошлое. Вместе с ним ушла и статья о сумбуре, по большому счету, как и постановление, не сработавшая. Ушел и сам максималистский подход государства к культуре, при котором сочинение, признанное несостоятельным, рассматривалось не как личная неудача автора, а как результат государственного недосмотра и беспечности общества. Та же судьба постигла и феномен установочной критики — нынешняя ограничивается анализом и констатацией, а требования если и предъявляет, то со словами "хотелось бы надеяться, что...".
ПЕТР Ъ-ПОСПЕЛОВ