Великие утопические проекты со временем превращаются в хорошую салонную скульптуру
В музее Соломона Р. Гуггенхайма (Solomon R. Guggenheim Museum, New York) открылась большая монографическая выставка "Клас Ольденбург: Антология" (Klaes Oldenburg: An Anthology). Ольденбург, живой классик современного искусства, добился известности в 60-е годы своими перформансами и вскоре стал одним из ведущих художников "революции шестидесятых". Затем, после блистательного успеха американского поп-арта в Европе, имя Ольденбурга стало ассоциироваться с этим движением. Немногие из ключевых фигур авангарда 60-х дожили до наших дней, и Клас Ольденбург, продолжающий работать, является своего рода раритетом, революционным художником, творящим в постреволюционную эпоху.
Так же как деятельность многих героев революции шестидесятых, творчество Класа Ольденбурга не умещается в какие-либо рамки. Назвать его скульптором, живописцем, писателем или устроителем перформансов довольно сложно — он и то, и другое, и третье вместе. С другой стороны, он не скульптор, не живописец и не писатель: ни одно из его произведений не обладает самостоятельной ценностью, а представляет собой лишь часть целого. Этим целым является личность художника, что есть буквальная иллюстрация к словам Марселя Дюшана: "Мое искусство, если вы хотите, это искусство жить, каждая секунда, каждое дуновение становится незафиксированным творением, не являя свою сущность в визуальной форме или в форме мысли".
В шестидесятые годы идеи Дюшана были восприняты молодыми революционерами как рецепт для достижения полной свободы художника. Клас Ольденбург появился в Нью-Йорке как раз в это веселое время. Он начал с работ, близких по духу абстрактному экспрессионизму, но вскоре почувствовал, что после Джексона Поллака создать что-нибудь новое в этой области трудно. Ольденбург сначала устраивает ряд занимательных перформансов, покоривших нью-йоркскую богему, а затем обращается к миру кича, решив стать певцом внутренней силы американского ширпотреба.
Для европейской культуры мир вещей всегда обладал магической силой: созданное человеком отчуждалось от своего вполне земного происхождения, приобретая сакральное и символическое значение. Весь ритуал христианского богослужения построен на символическом значении церковной утвари. Вещи, которыми изобиловали католические и православные храмы становятся осязаемыми проявлениями Идеи. Соответственно, часть высшей благодати абстрактного символизма можно передавать и простым вещам домашнего обихода, очищенным предобеденной молитвой, постоянно провозглашаемой над ними во всех христианских семьях.
С другой стороны, предметный мир нес на себе представительские функции цивилизации. Изящество и усложненность форм утвари свидетельствовали об изощренности культуры, их породившей. Развитие цивилизации все сильнее обесценивало вещь. Протестантизм изгнал утварь из храмов, своими голыми стенами предвосхитивших достижения авангардных дизайнеров, а в католицизме религиозная чувственность, перемешавшись и перепутавшись с чувственностью физиологической, превратилась в декадентское изобилие фламандских фруктовых лавок. В результате в просвещенном XVIII веке вещи обладали лишь тенью своего былого могущества, превратившись из полнокровных символов в бледные аллегории чувств, искусств, сезонов и континентов. Окончательно мир вещей был развенчан в популярных в XVIII-XIX вв. trompe-l`oeil, так называемых обманках, похожих на исследования в анатомическом театре, и к изображениям предметного мира прилепилось название "натюрморт" — мертвая природа.
В американской живописи, как в любой провинциальной живописи XIX века, эти обманки пользовались огромной популярностью. При желании в ней можно разглядеть залог будущего американского вещизма, хотя под влиянием европейского импрессионизма, английского в первую очередь, в начале века натюрморт почти исчез из американской живописи. Когда была утрачена ценность оптической точности изображения того, что принято называть реальностью, и на первый план вышло понятие живописности, то есть интерпретации этой реальности, вещь сама по себе для Америки потеряла какой-либо смысл. Успехи американского производства вели к полному отчуждению предмета от какой либо сферы человеческого, а восхищаться исторической экзотикой Европы и Азии несколько поднадоело и было крайне непатриотично.
Переоценка ценностей в Америку пришла все из той же Европы. Тонкие парадоксы Дюшана и более грубые призывы Маринетти найти новую эстетику в окружающей современности, а не предаваться слезливым вздохам по утраченной культуре, американские художники осознали достаточно поздно. Зато сделали это необычайно плодотворно — и именно этим заветам скончавшихся уже европейских авангардистов обязаны своей смелостью и успехом Энди Уорхол и Клас Ольденбург.
Ольденбург никогда не пользовался столь громкой славой, как Уорхол. Созданные Ольденбургом из ткани, пропитанной гипсом, раскрашенные объекты, изображающие различные стандартные предметы домашнего обихода среднего американца, уступали в популярности долларам, пепси-коле и томатному супу Уорхола, как реальность уступает имиджу. Ольденбург старался вернуть вещи душу самой вещи, освобожденную от интеллектуального человеческого вмешательства, наделяющего предметы несвойственным им смыслом. Но в отличие от Энди Уорхола, также абсолютно безразличного к какому-либо символизму и использующего только оболочку вещи, Ольденбург настаивал на том, чтобы вещь была наделена чувственностью: имела вкус, вес, цвет, запах, звук. Добиться этого он старался через гипертрофию. Отсюда начатые им в середине шестидесятых бесконечные проекты огромных памятников вещам — гигантские вентиляторы, прищепки для белья, губные помады, очки и бинокли, которые он хотел расставить в различных городах Европы и Америки.
В 70-80-е годы эти проекты стали реализовываться. Как всегда, реализация блистательных мечтаний оказалась гораздо скромнее предполагаемого. Революционные эксперименты с сутью вещей обернулись элегантной городской скульптурой, ироничной и изысканной — полный революционного задора поп-арт безмятежно слился с вялым и усталым постмодернизмом, одним из главных деятелей которого сейчас признали Класа Ольденбурга.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ