У авторов новогодних шоу особые проблемы с традициями, поскольку этот праздник — по преимуществу сфера традиции. Неясно, что следует подавать на новогодний ужин — уху с расстегаями, делая вид, что это нам нравится, европейскую foie gras, делая вид, что ели ее всегда, или салат оливье, признавая за традицию свое реальное прошлое. Последнее, кстати, не так просто, и культурно-ритуальный потенциал салата оливье, винегрета и шпрот стал очевиден совсем недавно — потребовалась дистанция.
Создатели новогодних телепрограмм сталкивались в последние годы с той же проблемой, что и вся постсоветская культура: с отсутствием общественно принятой традиции. Она нужна хотя бы для того, чтобы ее нарушать (на чем и строится культура), но непонятно, от чего отступать или по чему печалиться. Не подлежит сомнению, что мы потеряли некую Россию, но вот какую: "русскую" ли образца статистического 1913 года, "советскую" или так никогда и не состоявшуюся "западную", которая остается исторической гипотезой (что было бы, если...) и несбыточной мечтой большинства образованной части населения?
Повороты общественного сознания в этом вопросе за последние десять лет могли бы составить предмет увлекательного исследования, тем более что за эти годы мы успели потерять еще и "антисоветскую" Россию, сильную традицию диссидентской иронии по отношению к власти. Памятником всех этих колебаний являются варианты биографии Никиты Михалкова, который принадлежал то к элите прозападнического искусства, то к элите русского дворянства, то к элите дворянства советского. В "Утомленных солнцем" он сделал ясный выбор между двумя последними возможностями. Но что касается проблемы "Россия или Запад" (которая тяжело дается авторам новогодних программ), то сейчас она однозначно решена, пожалуй, только в сфере так называемого евроремонта: тут сталинское жилье приравнено к дореволюционному или даже ценится выше последнего, но оба они обретают ценность только в сочетании с западной техникой (сантехникой).
В 1994 году телекомпания НТВ (она парадоксальным образом, как наиболее "западная", чутка к понятию моды, в том числе и на "отечественное") устроила, как все помнят, конкурс между "мастерами советской эстрады" и новейшими поп-певцами: новейшие пытались исполнить песни из старого репертуара, но голоса не хватило, Зыкина же легко справилась с "Есаулом", а ансамбль Александрова с присущей ему дисциплинированностью качественно исполнил английский хит 70-х "Дилайла". Победа полностью осталась за советской культурой старого образца, но она победила на чужом поле. В этом году НТВ опять проявила внимание все к той же проблеме западничества и почвенничества: — за внимание Снегурочки соревновались Санта Клаус и дед Мороз, причем все кончилось хорошо, хотя и осталось неясным, как же именно. Возможно, авторы были несколько нерешительны в своем выборе, потому что программа снималась до выборов настоящих.
Что касается ОРТ, (которую следует считать сегодня наиболее важной "референтной единицей" в анализе того, что вот-вот можно будет назвать "официальной культурой"), то она показала нечто, что свидетельствовало о сделанном выборе. И, по предварительным рейтингам, именно этот канал в новогоднюю ночь смотрели больше всего. На ОРТ шел фильм "Старые песни о главном" — пародийный римейк сразу всех советских фильмов про колхозную деревню — "Кубанских казаков", "Свадьбы с приданым", "Богатой невесты" и прочих. 3десь встречались герои из совершенно разных контекстов: звеньевая полеводческой бригады и бригадир косарей соседствовали с "досрочно освобожденным" и "разбитной разведенкой". Все они, разумеется, пели, и всех их играли известные поп-певцы, которые в эту же ночь фигурировали и в других программах — певцы как старой закалки, так и относительно новой. От неожиданной перемены репертуара большинство только выиграло, подкрепив свой, часто слабенький, имидж и голос мощной струей полнокровной живой традиции, как сказали бы прежде, или энергией мифа, как сказали бы мы сейчас.
В обеспечении энергии мифа песня всегда играла совершенно невероятную роль в советской культуре, причем не музыкой своей, не текстом, а самим процессом пения и через это — слияния с неким коллективным началом. Певческий экстаз всего общества в сталинские годы считался выражением счастья, а потом — лишь симптомом всеобщего безумия. Кино сталинского времени не стеснялось заставить героев внезапно запеть вместо обычной речи, но и в более позднем кино песня обязательна. Просто пение ушло "за кадр", что было связано с общей "интровертизацией" культуры, моральным запретом на проявление массового энтузиазма и установкой на некое "мысленное" пение. Оно, впрочем, было тоже коллективным, только коллектив этот был чем-то вроде тайного братства. Именно таковы песни в "Семнадцати мгновениях весны" и в "Иронии судьбы", фильмах, которые по народной любви далеко обогнали сталинское кино, предоставив зрителю возможность почувствовать себя элитой, которая поет "другие" песни.
Неофициальная или полуофициальная культура постсталинского времени любила петь не меньше, чем официальная; она подпевала Высоцкому и чете Никитиных и ездила на слеты КСП. Эпоха разговоров на кухне была еще и эпохой пения под гитару, а по телевизору в это время шла "Песня-75" или "-76", и каждый мог забыться в том пении, которого просила его душа. Не случайно в фильме "Старые песни о главном" все это представлено как одна эстетика — брежневские "Песняры" и сталинские "Семеро смелых", блатная песня, суперхиты из "Кубанских казаков" и переводная песня из иностранного фильма "Там, где кончается асфальт". Все это звуки страны бесконечного счастья, где у каждого была своя партия (в музыкальном смысле слова) и интересы не пересекались.
С перестройкой эта картина мира нарушилась, и эстетически прогрессивные писатели, критики и художники неожиданно для себя самих пристрастились к экстатическому хоровому исполнению песен 30-50-х годов, испытывая приступы коллективной ностальгии, хотя и окрашенной иронией. И явление это выходит за рамки частной причуды. Можно сказать, что сейчас новейшая российская культура в лице самых далеких друг от друга своих представителей ищет нового подхода к своему советскому наследию — хочет взять его не анализом, как это было впервые сделано в 70-е годы в соц-арте, а индивидуальным экстазом, хочет присоединиться, а не дистанцироваться. Жаждут этого, как ни странно, и официальная культура, и та, что можно было бы назвать альтернативной (если иметь в виду художников и писателей, работающих с этой темой). И те и другие ощущают большой комплекс перед советской культурой как чем-то "главным" — этого комплекса совсем не было ни у художников соц-арта, ни и у авторов анекдотов советского времени. И это понятно: интерпретатору дано чувство власти, но тот, кто хочет слиться в экстазе, будет вечно страдать от невозможности такового.
После нынешней новогодней передачи ОРТ в домашнем хоре поющих "Снова замерло все до рассвета" может произойти раскол. Одни будут по-прежнему исполнять шедевры прежней официальной эстетики, подтягивая экрану ТВ; другие не смогут. Но тогда им придется вернуться к Галичу и Окуджаве.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ