Девочке десять лет. Согласно материалам уголовного дела, год назад бойфренд ее матери изнасиловал Аделину, а потом поджег ее, чтобы скрыть следы преступления. У девочки сгорели ноги, ягодицы, задний проход, половые органы и кожа на руках, на спине и на груди. Уголовное дело было заведено, закрыто, потом заведено снова. Мы не будем в этом разбираться. Мы будем лечить девочку.
Я не понимаю, как это может быть. Как может быть, что оставшаяся половина девочки улыбчива, весела, доброжелательна, прыгает на руках по дивану и играет с подружками в магазин, используя вместо денег опавшие осенние листья. Как это может быть, что оставшаяся половина девочки не считает всех людей, включая меня, врагами. Наоборот, общительна, гостеприимна, показывает мне мультик про девочек-волшебниц Вингз, раскладывает передо мною рисунки, этих самых Вингз изображающие, сообщает мне конфиденциально, что математика ей дается легко, а вот с русским языком проблемы.
— Какие у тебя проблемы с русским языком?
— Я очень плохо пишу. Показать вам?
— Покажи, конечно.
Девочка достает тетрадку. В тетрадке аккуратным детским почерком, правда с несколькими ошибками, написано: "Для письма люди используют буквы и другие знаки. Не сразу люди придумали буквы. В древние времена писали рисунками".
— Как это,— спрашиваю,— рисунками?
— Не знаю,— девочка пожимает плечами, плечи у нее есть.— Наверное, как дорожные знаки, стрелочки всякие, кружочки...
— Так можно выразить только простые вещи. Со сложными вещами сложнее. Ты знаешь, что до сих пор есть языки такие, что люди пишут картинками? Картинки, конечно, очень упрощенные, схематичные и называются иероглифы. Китайский, например, язык...
Девочка отводит взгляд в сторону, вытаскивает из папки рисунки, изображающие колдуний Вингз, я понимаю, что девочке скучно и я потерял ее внимание. У меня последний шанс увлечь ее.
— Например, китайцы рисуют кошку и бамбук. Получается бамбуковая кошка, и это медведь панда.
— Как это? — Внимание девочки возвращается ко мне.
— Так это,— я улыбаюсь.— А если хочешь написать по-китайски слово "хорошо", то нужно нарисовать женщину и ребенка. Потому что женщина и ребенок — это хорошо.
У девочки загораются глаза. Особое выражение глаз, когда дети узнают что-то новое и начинают соображать, прикладывая это новое знание к своей жизни. Последний год, с тех пор как случилось несчастье, Аделина живет с мамой. По больницам, по пансионатам, по приютам, но всегда с мамой. Мама почти никогда не уходит. И теперь Аделина понимает, что имел в виду древний китайский каллиграф, придумавший выразить понятие "хорошо", составив вместе изображения женщины и ребенка.
Некоторое время мы играем с Аделиной, сочиняя доморощенные, только к ее жизни относящиеся иероглифы. Например, если нарисовать ребенка и листок дерева, то получится "игра", потому что Аделина с приютскими подружками играют в магазин, используя вместо денег листья. А если нарисовать девочку и штаны, то получится "красота", потому что на обычных протезах Аделина ходить не может. Ей нужны специальные протезы. И прежде чем их делать, нужно нарастить кожу на культях, ибо кожа слишком тонкая и, если стать на протезы, рвется, превращаясь в сплошную рану. Те протезы, которые теперь у Аделины есть, она надевает на прогулку исключительно для красоты. Передвигается все равно в инвалидном кресле, а протезы — для красоты, для того чтобы поверх протезов можно было надеть джинсы и кроссовки.
Мы идем гулять. Аделина укатывается в своем инвалидном кресле играть с подружками. Я разговариваю с ее мамой. Но выдумывание персональных иероглифов для Аделины продолжается у меня в голове.
Например, чтобы выразить понятие "мучение", я бы нарисовал девочку и мешок. Маленький мешочек. Потому что после своего ожога Аделина не может ни писать, ни какать: кал и моча стекают в мешочек, привязанный к животу и спрятанный под одеждой, и это очень мучит девочку. Когда мы собирались на прогулку, Аделина надевала протезы и просила меня выйти из комнаты: стеснялась, скрывала не то, что обычно скрывают девочки — у Аделины этого нет, а мешочек.
Чтобы выразить понятие "преступление", я бы нарисовал плед и плитку. Потому что этот человек накрыл Аделину синтетическим пледом, чтобы наверняка сгорела, и комнату поджег при помощи электрической плитки.
Чтобы выразить "отчаяние", я бы нарисовал девочку и одеяло. Потому что однажды, проснувшись после одной из своих многочисленных операций, Аделина сказала маме:
— Мама, мне кажется, что вот теперь мне пришили ножки,— села в кровати, откинула одеяло, не увидела ног, да только и сказала: — Нет, не пришили...
Чтобы выразить "надежду", я бы нарисовал скальпель и деньги.