На сцене Санкт-Петербургского театра сатиры в рамках "Французских сезонов в России" были показаны работы студентов актерского факультета школы национального театра Страсбурга. Согласно афише, у французского спектакля сразу два названия — "ХХ век" и "Шик модерн".
Руководитель мастерской и режиссер Жан-Луи Мартинелли сообщил, что эта постановка — только первая фаза большого проекта, предполагающего совместную работу студентов из Страсбурга и Школы-студии МХАТ. В течение двух недель французы занимались со своими русскими коллегами, и "ХХ век" отчасти сложился в результате этих занятий. Студентам было предложено нащупать главные сюжеты уходящего столетия — через импровизации и фрагменты самостоятельно отобранных литературных произведений. В апреле предполагается визит студентов Школы-студии МХАТ в Страсбург с ответной версией "ХХ века".
Замысел спектакля сильно напоминает недавние "Отсветы" в Малом драматическом, поставленные французом Жоржем Лаводаном (Ъ писал об этом в октябре). Та же тяга к "опыту совместной постановки". Тот же пугающий глобализм, когда главной темой становится рубеж веков. Те же клише среднеевропейского поставангардистского спектакля. И та же энергетика молодых актеров, вносящих в сценические абстракции собственный опыт и темперамент.
Французские студенты-актеры оказались очень похожи на русских, в том числе и болезнями роста — тягой к метафизике, переживаемой как индивидуальная "клаустрофобия". По-видимому, любовь к крепким сюжетам и внятным историям приходит с годами: те, кто в студенчестве мечтали непременно ставить и играть Ионеско или Камю, сейчас задумывают "Тайну миледи" или "Упыря". Сообразно своему возрасту французские студенты предпочитают существовать не в мире линейной повествовательности, а среди поэтических ассоциаций. Однако сцена сопротивляется чрезмерному абстрагированию. Если верить спектаклю, главными коллизиями века остаются смерть и любовь. Юные французы переживают их в формах войны и секса, что, безусловно, куда конкретнее и по-человечески понятней.
Путешествие по ХХ веку (все исполнители появляются на сцене со старенькими чемоданчиками — багажом истории) заканчивается достаточно наивным признанием невозможности осмыслить исторический опыт. Если нельзя объяснить историю, значит, нельзя объяснить вообще ничего. Остается встретить новое тысячелетие (а именно встреча ХХI века является формальным сюжетом спектакля) гимном сегодняшнему дню. То есть гимном свободе от вечности, от прошлого, от будущего и даже от любви как формы зависимости.
Таков пафос спектакля, разыгравшего маленькую "цветочную революцию". Все молодежные бунты — политические и эстетические — удручающе похожи, но в конце уставшего тысячелетия в цене оказывается не бунт, а молодость. В ней и заключается скромное обаяние французского "ХХ века".
КАРИНА Ъ-ДОБРОТВОРСКАЯ