Премьера балет
В Михайловском театре состоялась премьера "Лебединого озера". Старомосковскую редакцию балета в Петербург перенес главный балетмейстер труппы Михаил Мессерер. На спектакле ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА испытала приступ ностальгии.
Это "Лебединое озеро" без малого 80 лет не сходило со сцены Большого театра, вобрав в себя все характерные черты московского стиля, взращенные на превосходной хореографии Александра Горского. Петербуржец, перебравшийся в Москву на рубеже XIX и XX веков и ставший главным балетмейстером Большого, осмелился соперничать с великими старшими современниками из Мариинского театра — Львом Ивановым и Мариусом Петипа, переделывая на свой лад их известнейшие балеты. В 1901 году он добрался до "Лебединого озера", оставив от хореографии оригинала лишь партию Одетты в "белом акте" и па-де-де Одиллии и принца. Удавшаяся версия балетмейстера Горского прочно прописалась на московской сцене. Впрочем, ее постоянно совершенствовали: сначала сам автор, а после его смерти — педагоги-репетиторы Большого. В 1937 году Асаф Мессерер, первый танцовщик театра и начинающий хореограф, заново поставил четвертый акт балета, впервые в истории завершив его счастливым финалом.
В 1956 году, перед первой поездкой Большого на капиталистический Запад, "Лебединое озеро" почистили капитально: балетмейстер Мессерер обновил редакцию, художник Вирсаладзе одел балет в роскошные декорации и костюмы. В таком виде "Лебединое озеро" покорило Лондон, став на долгие десятилетия эталоном русского классического спектакля. Со сцены Большого оно исчезло во второй половине 1970-х, вытесненное версией Юрия Григоровича, которую сегодня большинство зрителей принимает за каноническую классику.
На сцену Михайловского театра спектакль 1956 года перенес Михаил Мессерер, бывший солист Большого и племянник автора исторической редакции. Для восстановления сюиты характерных танцев из Москвы была выписана Алла Богуславская, танцевавшая этот балет еще во времена первых лондонских гастролей Большого. Художник Вячеслав Окунев со всей тщательностью воспроизвел сценографию и костюмы Вирсаладзе.
Естественно, до великолепия старого московского спектакля "Лебединое озеро" в Михайловском не дотянуло, причем по совершенно объективным обстоятельствам. Тут гораздо меньше сцена, в нее не полностью вписались декорации Вирсаладзе: пострадала эффектная сцена бала. Здесь малочисленнее и слабее труппа; не такие яркие и опытные солисты, особенно характерные — впрочем, по этому показателю современный Большой тоже уступает Большому сорокалетней давности.
Как во многих российских театрах, в Михайловском трудновато с мужчинами. Адекватными выглядели лишь "испанцы" (Александр Омар и Андрей Касьяненко). Пухленький шут (Денис Толмачев), не обременяя себя актерством, удовлетворился приличным большим пируэтом; "классики" же — Артем Пыхачов в па-де-труа и особенно Марат Шемиунов в роли Зигфрида — оказались довольно беспомощными: их картонные персонажи годились исключительно для поддержки дам.
Главная дама — Екатерина Борченко — воображения не пленила: ни ее Одетта, ни Одиллия не вылетели за рамки актерских штампов. В "белых" актах артистка страдала, сводя бровки домиком, на балу — изображала коварство, стреляя глазками по сторонам. В обеих труднейших вариациях молодая балерина допустила серьезные оплошности. Однако недостатки она вполне искупила в дуэтах — чистыми линиями и красивыми позами, а заодно порадовала эффектно замедленным фуэте с выведенной в сторону и зафиксированной ногой. Этот балеринский трюк едва не запорол любитель быстрых темпов Петер Феранец, но госпожа Борченко дирижера не послушалась. Как, впрочем, и многие артисты, частенько расходившиеся с музыкой.
Главным героем премьеры стал женский кордебалет, а главным открытием — "лебединые" сцены. Подвижный, нервный, ассиметричный рисунок композиций Горского-Мессерера представлял поразительный контраст с привычными шеренгами суровых женщин в пачках, выстроившихся как на плацу с "гусем" над головой (придуманной Агриппиной Вагановой позой с почти распрямленным локтем и отвернутой, как лебединый клюв, кистью). У Горского-Мессерера во время адажио Одетты ее подружки не застывают истуканами, как члены правительства на программной речи премьера, а вникают в подробности судьбоносного романа с типично женским любопытством: перебирают ножками в па-де-бурре, вздыхают арабесками, стыдливо отворачиваются, спрятав голову под нежно округленной рукой. Такая активность кордебалета придала сценам на "озере" обаятельную живость и теплоту, и можно только гадать, каких усилий стоила постановщику эта женская непосредственность.
Собственно, и весь балет — стройный, логичный, динамичный — выглядит не по возрасту жизнерадостным и юным. Ничего лишнего, ничего избыточного или претенциозного: мастерская режиссура непринужденно выводит действие к оптимистичному финалу; и умилительно архаичные корчи Злого Гения на авансцене лишь добавляют долю иронии бесхитростной победе добра над злом. Замечательные танцы Горского не теряют своего сказочного великолепия даже в несовершенном исполнении — ученическая скованность солистов кажется вполне преодолимым препятствием. Ведь главное сделано: замечательный московский балет реинкарнирован, а уж воспитать его и довести до ума — дело приемных родителей.