Конкурс кино
Кинофестиваль в Венеции перевалил через первый уикенд, не вызвав раздражения даже у профессиональных скептиков и нытиков. Умение венецианского директора Марко Мюллера выдержать интригу даже при посредственной организации фестиваля оценил АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
По сравнению с Канном здесь все провинциально — начиная с кинозалов, похожих на сараи и летние времянки. Сеансы безбожно задерживаются, проекторы ломаются, а во время проекции фильма "Лурд" на фоне Баха и "Аве Марии" раздается стук то ли отбойного молотка, то ли бьющегося в дверь ветра с венецианской лагуны.
Но все это итальянское разгильдяйство прощаешь за редкую возможность видеть мировое кино в его самом актуальном и волнующем срезе. Здесь нет радикализма последнего каннского конкурса, но в то же время ничуть не пахнет замшелым академизмом. Каждый жанр и тип кино представлен в лучшем или по крайней мере достойном виде — даже такой консервативный, как соцреалистический эпос. Помимо "Баарии" Джузеппе Торнаторе — это "Принц слез" китайца Юнфаня, тоже пропитанный сентиментальной сладостью левой идеологии и тоже разыгранный на острове жестоких нравов: вместо Сицилии — Тайвань.
Еще один нелюбимый мною жанр — антиутопия — представлен картиной "Дорога" Джона Хиллкоута по роману Кормака Маккарти (автора "Старикам тут не место"). Свершилась глобальная катастрофа, дороги Америки заполнены брошенными машинами, а немногие выжившие пытаются спастись, не превратившись в каннибалов. Не самое эстетичное зрелище в духе раннего Константина Лопушанского, но по-американски техничное и конкретное.
К счастью, потенциал глобальных "посланий человечеству" исчерпался в первые два дня, и дальше фестиваль повернулся к локальным, но не менее значимым проявлениям зловредной человеческой натуры. В "Военных временах" Тодда Солонца мальчик страдает за грехи отца-педофила и больше всего на свете боится повторить его путь. Это кино — свободный сиквел "Счастья" того же автора, о той же самой еврейской семье из Нью-Джерси, та же вариация на тему "Трех сестер", только в контексте, возникшем после 11 сентября — с навязшим в зубах вопросом: что можно простить и забыть, а чего, даже простив, забывать нельзя?
В "Человеке-пуле" Шиньи Цукамото — радикальном образце киберпанковского трэша (продолжение культовой серии "Тецуо") — мальчик расплачивается уже за прошлое деда, работавшего на военном заводе. Но хуже всех отцу мальчика: из него начинает течь машинное масло и вылезать пружины с болтами. Раньше такое трэшевое кино трудно было представить в конкурсе солидного фестиваля — ныне этот предрассудок похерен.
Лучшим фильмом конкурса выглядит, как это ни странно, скромнейший "Лурд" австриячки Джессики Хауснер — о прикованной к креслу молодой женщине, которая едет (надеясь на исцеление) в знаменитый на весь христианский мир паломнический центр. С тонкой иронией и глубокой печалью фильм говорит о невозможности чудес, поскольку и они в нашем несовершенном мире становятся объектами бесконечных спекуляций. Сыгравшая в этом фильме француженка Сильви Тестю — верная кандидатка на актерский приз.
А героем номер один среди режиссеров стал Вернер Херцог, последний мистик и трагик немецкого кино, который никогда, впрочем, надолго не задерживался в Германии. Невероятная наглость: сразу два его фильма (оба сняты в Америке, один под патронажем Дэвида Линча) участвуют в большом конкурсе. Один — это "Плохой лейтенант", ремейк культового триллера Абеля Феррары. В качестве новаций Херцога — возникающие в кокаиновых глюках игуаны, неожиданный юмор и Николас Кейдж, сменивший Харви Кейтеля и вполне способный претендовать на приз за лучшую мужскую роль.
Вторая картина показана в качестве фильма-сюрприза и называется "Мой сын, мой сын, что ты наделал?" (по-английски лучше и в рифму My Son, My Son, What Have You Done?) — о сыне, убившем свою мать — как живой символ бессмысленности и безумия нашего мира. Как всегда у Херцога, в центре герой-экстремал, недочеловек или сверхчеловек, бросающий вызов постылой норме существования. Таков же сам Херцог, обошедший своими ногами чуть не полмира, попадавший в плен в горячих точках, изтязавший тело, не говоря о духовных самоистязаниях. Вероятно, это помогло ему не только сохраниться в свои 67 (день рождения застал его в Венеции), но и возродиться как режиссеру после двух десятилетий кризиса. Аккурат тогда, когда нормальным людям жизнь кажется конченой — и с тем большей очевидностью, чем неохотнее они себе в этом признаются.