Борис Ельцин выполнил обещание разобраться с долгами бюджета по зарплате и очевидно набрал очки в президентской гонке. Минфин своевременно раздал деньги, загладив свою вину перед президентом. Но если Минфин дал, значит, он откуда-то взял. Откуда? Эмиссия? Налоги? И откуда возьмет еще — в апреле, мае?.. Об этом разговор обозревателя Ъ Юрия Кацмана с министром финансов Владимиром Пансковым.
Несмотря на субботу, приемная министра финансов полна посетителей. На всякий случай (хоть и назначено на 11 часов) решаю поймать министра в коридоре.
— Вы из "Коммерсанта"?
В четверть двенадцатого, бросив по ходу этот полувопрос-полуутверждение, Пансков промчался по коридору, жестом приглашая следовать за ним в его кабинет. На самом пороге мне приходится остановиться.
— Владимир Георгиевич, Титов просил на две минуты.
Конечно, у губернатора Самары и председателя бюджетного комитета Совета федерации Константина Титова аппаратного опыта и проворности куда больше моего. Но ровно через три минуты дверь в кабинет снова открывается. И на сей раз уже для меня.
— Суббота в Минфине всегда рабочий день или только в связи с погашением долгов по заработной плате?
— Да постоянно так! Вообще я без предварительной записи никого не принимаю. Они как придут, так на полчаса — не меньше. Но Титов обещал, что на две минуты...
— И все-таки, возвращаясь к зарплате. Люди строят самые разные предположения о том, откуда взялись деньги на погашение долгов. Вот, например, один таксист, как-то подвозивший моего приятеля на работу, считает, что деньги на зарплату правительство взяло у Сбербанка. Была, мол, ставка 4,5% в месяц, а стала — 3%.
— Ну что ж, логика железная. Люди стали разбираться в экономике. Стали мыслить. Хотя это объяснение совершенно неверное. Да, государство владеет контрольным пакетом акций Сбербанка, но ничего, кроме налогов, мы с него не берем — как и со всех других банков. Что же касается действительных источников выплаты зарплаты... Мы увеличили заимствования у населения и коммерческих структур. Одновременно вынуждены были сократить расходы. Мы практически не финансировали капитальные вложения. На инвестиционные программы почти ничего не дали ни в январе, ни в феврале, ни в марте. Не начали выдавать деньги на северный завоз, хотя надо было уже в марте первые вложения делать. Мы почти не давали денег на село. Мы не финансировали программы, которые идут по регионам. За счет этого все и выплачивалось.
— Если судить по ситуации, сложившейся в конце марта на рынке ГКО, деньги достались вам дорогой ценой. Такой рост доходности бумаг был действительно неизбежен?
— То, что произошло на рынке, нетипичный случай. Я считаю, что здесь наш основной дилер — Центральный банк — в какой-то мере проявил элементарную нерасторопность. Больше я это ничем не объясняю. Конечно, Минфин в марте вынужден был выпустить больше бумаг, поскольку действительно нам деньги нужны были. Но процесс этот контролируемый. Так что бояться инвесторам нечего. Ликвидность высокая, рынок не перенасыщен, ресурсы на рынке есть, и серьезных проблем, я считаю, быть не может. Тем более что с погашением зарплаты мы закончили, и дальше у нас не будет необходимости резко расширять рынок ГКО — будем идти в пределах утвержденного бюджета.
— А ну как снова потребуется зарплату выплачивать? Вообще, существует ли механизм, который позволял бы избежать подобных авралов в дальнейшем?
— Проблема зарплаты намного сложнее, чем все мы — начиная с руководителей страны и заканчивая гражданами — ее себе представляем. Сегодня на федеральном уровне эта проблема решена. Мы начали еще в феврале. Составили график и жестко выдавали деньги под заработную плату. И здесь мы гарантируем, что из федерального бюджета будем и в дальнейшем четко этот график выполнять. Однако гарантировать своевременную выдачу зарплаты в каждой организации, в каждом учреждении я не могу. Возьмите, допустим, Министерство внутренних дел. Мы даем ему деньги, говорим, что на заработную плату. Но, в конце концов, сам министр определяет, как их расходовать. Если ему сегодня нечем платить продпаек или нужно вещевку закупать, он может не на уровне министерства, а на уровне какого-то конкретного подразделения задержать заработную плату и рассчитаться за это. То же самое — профтехучилища. Я не могу гарантировать, что директор училища, когда ему отключат электроэнергию, не встанет перед аналогичной дилеммой. Это первое.
Второе. У нас 30 тысяч местных бюджетов. Вполне самостоятельных — у них свои налоги, свои сборы, они могут выпускать собственные займы. Сегодня, видя сложившуюся ситуацию, мы им помогли — выделили 4,7 трлн рублей на погашение долгов. Но как будет дальше, я сказать не могу.
Третье. Пока речь идет лишь о бюджетных организациях. Но у нас есть инвестиционная программа, есть оплата оборонного заказа, еще какие-то статьи, которые не связаны напрямую с зарплатой. И если мы не будем давать деньги на оборонный заказ, то у оборонного предприятия — а это не бюджетная организация — тоже могут возникнуть проблемы с зарплатой. Поэтому гарантировать, что ни в одной сфере экономики, ни на одном предприятии не будет задолженности, я не могу.
— А на федеральном уровне есть такой механизм?
— Все зависит от того, как пойдет наполнение доходной части бюджета. Сейчас мы гасили задолженность в условиях резкого падения доходных источников, и этот всплеск на рынке ценных бумаг был вызван именно тем, что мы вынуждены были наряду с погашением заработной платы восполнять еще и недополучение налогов. А гарантий того, что в следующем квартале резко увеличится поступление налогов, нет никаких. Более того, у меня есть серьезные опасения в связи с выполнением доходной части бюджета именно по налогам.
— Вероятно, именно с этой точки зрения и следует рассматривать отсрочку погашения задолженности по налогам, пеням и штрафам, дарованную предприятиям указом президента. Во всяком случае, инициатором его был как раз Минфин...
— Вы правы. Ситуация такая, что без частичной налоговой амнистии мы выжить не сможем — экономика слишком погрязла в неплатежах. И мы решили дать шанс тем предприятиям, которые в свое время попали в тяжелое положение и сейчас из-за этих пут не могут из него выйти. Дать им шанс рассчитаться по долгам, чтобы начать нормальную работу. Но я не согласен с тем, что мы просто прощаем долги. Мы прощаем пеню, а долги, которые накапливаются, никто прощать не собирается. И потом, мы ведь не просто взяли и простили. Условия поставили жесткие. Плати в течение трех лет регулярно текущие платежи, то, что ты обязан платить, не допускай недоимки. Тогда мы тебе такое прощение сделаем. Так что указ — не индульгенция.
— В связи с этим хотелось бы узнать ваше отношение к идее налоговой амнистии капиталов, ушедших за границу.
— На определенных условиях я бы на это пошел. Потому что сегодня очень важно, во-первых, капиталы вернуть. А во-вторых, взять с них налоги. Опять же нельзя всех стричь под одну гребенку. Кто-то скрывал доходы, потому что не хотел платить налоги, а кто-то оставлял деньги за границей из-за политической и экономической нестабильности. Ведь то же самое налоговое законодательство мы за все годы реформы меняли задним числом. Налогоплательщик не знал, что его ждет завтра.
— Кстати, а вы уже сдали свою налоговую декларацию и готовы ли вы объявить о своих доходах?
— Мало того, что уже сдал, так я уже и налог заплатил по прошлому году. Миллион шестьсот тысяч рублей дополнительно я налога доплатил за доходы, полученные мной в 1995 году.
— Ну и как лично вы относитесь к новой шкале подоходного налога?
— Я думаю, что она нереальна. Эта шкала бьет по среднему классу. Дополнительные 3-4 трлн рублей будут получены в основном за счет среднего класса. А вот с высокооплачиваемой категории не получат ничего. Их эта шкала практически не касается, и в этом ее серьезный недостаток.
— А каково ваше отношение к проекту Налогового кодекса?
— Нам не надо сейчас этот кодекс идеализировать или, наоборот, его охаивать. Пока с ним еще никто серьезно в Думе не работал. И если нам предложат что-то лучшее — ради Бога, мы готовы. Мы "Джоконду" не написали, это ясно. Но тем не менее это огромный шаг вперед по сравнению с тем, что сейчас действует. Я думаю, по постановке вопросов не должно быть замечаний. А что касается содержания, давайте работать.
— Насколько реально принятие Налогового кодекса в ближайшее время?
— Если Дума будет заниматься законотворчеством, реально. Если политикой — нет. Ей тогда просто некогда будет его рассматривать. Вот и весь разговор.
— Разве только в этом дело? Сегодня ведь многие депутаты боятся очередного Налогового кодекса, боятся того, что аннулируют существующие сейчас налоговые льготы...
— Я специально не стал эту тему развивать. С новым составом Думы мы этот вопрос еще не рассматривали, но мы видели реакцию старого состава, когда пытались ликвидировать льготы по налогам физических лиц. Именно ликвидировать льготы для тех особо богатых людей, кто уходит от налогообложения. Нам не дали этого сделать. Я думаю, когда негативно говорят о Налоговом кодексе, говорят именно с этих позиций.
— Словом, как я понимаю, вы испытываете сомнения относительно наполнения доходной части бюджета. Что тогда? Включится станок? Или ЦБ пойдет на скрытую эмиссию?
— Ни того, ни другого я как министр финансов не допущу. Это будет отступлением, нарушением нашей финансовой политики. Я не могу привлечь источников покрытия дефицита больше, чем запланировано в бюджете. И если не будет доходных источников, тогда мы будем вынуждены снижать расходы. Сейчас министерство в соответствии с законом о бюджете готовит предложение по секвестору расходов. И нам, видимо, придется это делать.
— Иными словами, часть направлений, которые раньше финансировались государством, будет предложено финансировать частному капиталу. Можно ли так сказать относительно, скажем, рынка драгметаллов, если учесть те новые возможности, которые получили банки по вывозу золота за границу?
— И да, и нет. Золото — особый металл. И здесь речь идет скорее не о финансировании, а о том, кто покупает. Сегодня основным покупателем золота является государство. Что же касается финансирования развития отрасли, то безусловно оно должно быть банковским. Ведь прибыли, которая остается у предприятий (а эта прибыль в основном формируется за счет продаж золота государству), может не хватать на развитие. И здесь необходимы банковские кредиты, как в любой коммерческой отрасли. Так происходит во всем мире.
— Раз уж речь зашла о рынке драгметаллов... Масса слухов о ваших действиях на переговорах с De Beers, об отходе от правительственных директив...
— Я читал. Вот что я хочу заявить. Те люди, которые так считают, глубоко ошибаются. Во-первых, ни директив, ни самого меморандума никто из них в глаза не видел. Эти документы закрыты. Во-вторых, нам бы никто не позволил, и я бы никогда не решился уйти от тех директив, которые нам дало правительство. Я ответственно заявляю, что все решения принимались только после согласования со всеми членами делегации. Да, мы были вынуждены пойти на некоторые уступки De Beers — точно так же, как и De Beers пошел нам на уступки. Дилемма стояла такая: либо уйти из соглашения с De Beers, либо остаться. И прежде чем подписывать документ, мы взвесили все "за" и "против" и решили (и это обсуждалось на правительственном уровне), что выгоднее все-таки остаться в соглашении. Иначе рынок алмазов мог рухнуть. Но если сравнивать предыдущее соглашение, которое действовало в течение 30 лет, и нынешнее, то мы не только не проиграли, но и добились существенных улучшений позиций для российских добытчиков драгметаллов. Мы значительно увеличили квоту самостоятельно продаваемых алмазов. Так что это соглашение невыгодно только тем, кто занимался не обработкой алмазов, а, грубо говоря, контрабандным вывозом этих алмазов в третьи страны в нарушение действовавшего соглашения с De Beers. И когда мне говорят, что алмазная промышленность будет теперь меньше получать сырья, то я задаю себе вопрос: а зачем больше? Только для того, чтобы вывозить алмазы в третьи страны? Но это не развитие собственно алмазной промышленности. А соглашением как раз предусмотрено, что то, что будет идти действительно на обработку, на развитие, будет значительно больше, чем в 1995 и 1994 годах.
— А часто вам в принципе приходится сталкиваться с лобби? Ну если не с финансовым, то с политическим?
— Мне звонят политические деятели. И те, кто в оппозиции правительству и президенту, и те, кто лояльны к ним. Любой вопрос, который мне приходится решать, я решаю не с политической точки зрения, а с точки зрения экономической целесообразности. Не важно, Жириновский это позвонил или Зюганов. Другое дело — проблема смены курса. Там я уже должен смотреть. Если встанет вопрос (независимо от того, при нынешнем президенте или при другом) о том, чтобы поменять бюджетную политику, взять кредиты ЦБ, я не буду работать. Но когда речь идет о каких-то мелких вопросах, мне сейчас приходится поступаться. Я чиновник — был им и остаюсь. Есть президент, который может дать команду, есть председатель правительства, который может дать свою команду. И я иногда должен поступаться своими принципами, но в основном это частные вопросы. Хотя я прекрасно понимаю, что в предвыборной ситуации, ситуации жесткой политической борьбы запросто могу оказаться крайним. Сейчас финансы решают все. И я могу быть первым человеком, которому укажут на дверь.
-------------------------------------------------------
Финансы решают все
Именно поэтому от главы Минфина так много зависит в ходе предвыборной кампании Бориса Ельцина. Первый этап этой кампании министерство преодолело с минимальными потерями. Минфину в целом удалось выполнить поставленную перед ним задачу: к концу I квартала деньги на погашение задолженности по зарплате были перечислены.
Задача, поставленная перед Минфином сейчас, гораздо сложнее. Из-за отмены экспортных пошлин, обещанной правительством МВФ, бюджет потеряет от 10 до 25 трлн рублей. Компенсировать эти потери Минфин намерен повышением внутренних акцизов, что может привести к росту общего уровня налогообложения почти вдвое. В частности, предполагается введение акциза(!) на электроэнергию. В расчете на год это нововведение должно принести 2,8 трлн рублей. Повышение ставки акциза на бензин с 20 до 35% принесет предположительно 3,7 трлн. Проблема, однако, в том, что в этом случае проявится уже известный в мировой практике эффект: вместо роста произойдет падение налоговых поступлений. Поэтому министр финансов так скептически оценивает перспективу увеличения во II квартале объема собираемых налогов.
Но поскольку бюджету требуется именно радикальный рост поступлений, наиболее вероятно, что в ближайшие несколько месяцев будут одновременно развиваться два процесса. С одной стороны, фискальные власти предпримут все усилия для сокращения задолженности по платежам в бюджет и развернут кампанию против уклоняющихся от уплаты налогов юридических и физических лиц. Но акцент на силовых действиях даст негативный политический эффект. Кто будет виноват в итоге? Пансков отчетливо отвечает на этот вопрос.
С другой стороны, Минфин попытается максимально мобилизовать доходные источники бюджета. Определенные резервы скрыты в выпуске государственных ценных бумаг: уже принято решение о размещении не менее 70% свободных средств фондов соцстраха, медицинского страхования и занятости в обязательства Минфина. Не исключено, что ключевую роль на этом направлении сыграют в ближайшем будущем облигации государственных нерыночных займов.