Слава Алена Делона совпала с рождением французской "новой волны". Однако разлившаяся без всяких правил волна аккуратно обогнула актера, предпочтя его совершенной красоте помятую физиономию Бельмондо или статистически-галльский абрис Жана-Клода Бриали. Для соотечественников Делон оказался слишком "правилен", зато его неслучайно любили снимать итальянцы, с их неумирающей тягой к оперной классике и архитектурным пропорциям.
Прощаясь с неореализмом, Висконти пригласил Делона в "Рокко и его братья", потом вписал в барочную пышность "Леопарда". Антониони в "Затмении" противопоставил большеротое неправильное лицо Моники Витти безупречному лику Делона в роли Пьеро. Внешность Делона была слишком безукоризненной, чтобы быть живой. Оскар Уайльд писал в "Портрете Дориана Грея": "Красота, подлинная красота, исчезает там, где появляется одухотворенность. Высоко развитый интеллект уже сам по себе некоторая аномалия, он нарушает гармонию лица". Ничто не нарушало гармонию лица Делона. Он был чистой формой, которую можно было наполнить чем угодно. Со временем из "красавчика" легко сделали интеллектуального актера — его собственный интеллект в превращении не участвовал. Красота казалась почти эталонной. В разговорный обиход вошло выражение: "Красив, как Делон", что, конечно же, подразумевало рифму "Делон — Аполлон". По существу он был человеком без лица, хотя именно благодаря лицу превратился в миф.
Известность Делону принесли роли людей, способных на убийство между делом, без рефлексий и сомнений, как в клемановском "На ярком солнце", где Делон сыграл талантливого плебея, легко шагающего через кровь. Позднее Висконти неслучайно хотел снимать его в экранизации "Постороннего" Альбера Камю — в амплуа "постороннего" Делон преуспел быстро и органично. "Солнце виновато, — так писал Камю, определяя мотивы своего героя, — слишком яркое солнце". Вместо Делона в "Постороннем" сыграл Марчелло Мастроянни, alter ego ведущих европейских киноавторов — и проиграл, оказавшись слишком теплым, слишком живым и чувствующим. Не посторонним, а соучастником. Делон не мог быть ничьим alter ego, как будто, несмотря на обжигающее солнце, его внутренняя температура оставалась ниже нуля. Нельзя было даже назвать его киногеничным — камера столь же влюблялась в его черты, сколь и брезгливо отстранялась от них. Лицо Делона, лишенное метаморфоз жизни, утомляло глаз, просилось на рекламный постер, на журнальную обложку, в пантеон массовой мифологии.
Как и уайльдовскому герою, Делону была страшна старость. Долгие годы казалось, что время не ревнует Делона, не трогает совершенство его черт. Что он, подобно Дориану, становится все прекрасней. Средний возраст и серединный период творчества обозначились чередой коммерческих упражнений, где он часто выступал как продюсер, сбросив наконец ярмо интеллектуального актера. Делон 70-х — "самурай" большого города. Шляпа, надвинутая на ломаные брови, светлый плащ, холодный блеск глаз и столь же холодный блеск пистолета. Делон 80-х — "неукротимый", "торопящийся человек", который возвращается "как бумеранг", чтобы добиться в финале "смерти негодяя". Из фильма в фильм его персонаж — благородный и жестокий одиночка, отстаивающий свой самурайский кодекс чести. Французские критики быстро заметили, что этот кодекс был связан с ценностями консервативными, то есть принадлежащими идеальному прошлому. Быть может, в этом таилась тоска по вечной молодости, а быть может — вера в неуязвимость скульптурной маски. Он неслучайно вышел победителем из многолетней конкуренции с Бельмондо. Их первая и единственная встреча на экране в фильме Жака Дере "Борсалино" (1970) с самого начала была мертворожденной затеей. В "Борсалино и К" (1974) Делон снялся уже один.
Одним из первых, кто акцентировал возраст звезды, был Фолькер Шлендорф. В "Любви Свана" (1984) Делон сыграл барона де Шарлю в гриме, напоминающем грим Хельмута Бергера из "Людвига". Бергер стал для Висконти тем, кем мог бы стать Делон, не будь он "посторонним". В свою очередь Шлендорф заставил Делона отыграть одну из главных тем "Людвига" — тему коррозии формы, увядания красоты. Впервые стало ясно, что пятидесятилетний актер стоит на пороге старости. Что сам процесс его старения может быть осмыслен как художественный сюжет. "Я теперь знаю — когда человек теряет красоту, он теряет все". Отчаянный выкрик юного Дориана наверняка стал внятен стареющему Делону. Роль Шарлю сознательно звучала в комическом ключе — комедия достигалась несообразностью возраста и желаний. На экране он все чаще играл моложавых отцов, а в жизни его имя все чаще рифмовалось не с Аполлоном, а с одеколоном. По мере того как миф обретал парфюмерные очертания, лицо утрачивало форму — как сдувшийся шарик. За размывающимся складом черт просвечивал склад души, судьба деляги, владельца самолетов и скаковых конюшен, неуличенного криминала и соучастника великосветских разборок.
В 1990 году Годар снял Делона в картине с программным названием "Новая волна". Когда-то "волна" отвернулась от актера, через тридцать лет постарели и она сама, и невостребованный ею герой. В своем знаменитом дебюте "На последнем дыхании" Годар открыл Бельмондо. Подводя итоги, он заново открыл для себя Делона, чье увядание вдруг оказалось более "синефильским", чем мужественная старость "Бобеля".
Леонардо да Винчи не зря призывал избегать тех занятий, плоды которых умирают со смертью труженика. Пленка навсегда сохранила образ юного Делона — ослепительного и надменного. Как писал Оскар Уайльд, "красота — один из видов гения, ибо не требует понимания". То, что открылось за исчезнувшей красотой, может оказаться новым актерским сюжетом шестидесятилетнего Алена Делона.
КАРИНА Ъ-ДОБРОТВОРСКАЯ, СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ