О французском философе, писателе и журналисте Жюльене Бенда, прожившем почти 90 лет (1867-1956) и написавшем множество книг, сейчас помнят как об авторе всего лишь одной книги, вышедшей в 1927-м, а из самой этой книги помнят только ее название, которое в вышедшем только что русском издании переведено как "Предательство интеллектуалов". "Интеллектуалы" — это непереводимые "клирики" французского оригинала, слово, которое, как сказано в комментарии переводчика, "первоначально обозначало лицо духовного звания, затем к этому прибавились значения "образованный человек", "ученый"". "Интеллектуалы" для Бенда "все, кто в своей деятельности, по существу, не преследует практических целей и, находя отраду в занятиях искусством, или наукой, или метафизическими изысканиями — словом, в обладании благом невременным, как бы говорит: "Царство мое не от мира сего"". Этих служителей наднациональной и надвременной церкви вечных ценностей Бенда противопоставляет "мирянам" (в русском переводе "мирские"; единственное, кажется, не очень удачное решение блестящего в целом перевода В. Гайдамака), то есть тем, кто живет практическими, земными, "реалистическими" целями.
Книга Бенда стоит в ряду катастрофических книг межвоенного периода (вроде "Заката Европы" Шпенглера или "Восстания масс" Ортеги-и-Гассета), когда множество наблюдателей видели, что происходит какая-то грандиозная перемена, и пытались сформулировать, что же именно кончилось и что именно началось. Диагноз, который ставит Бенда, ясен из названия книги: "Мне представляется важным, что человечество, как никогда охваченное земными страстями, слышит от своих духовных вождей заповедь: "Будьте верны земле""; "Интеллектуал не только побежден, он ассимилировался. Ученый, художник, философ привязаны к своей нации так же, как пахарь и торговец; люди, устанавливающие ценности, устанавливают их для нации; служители Иисуса защищают национальное".
Обвинения Бенда оказались многократно подтверждены и усилены страшными событиями 1930-1940-х годов — об участии европейских интеллектуалов в тоталитарных движениях и режимах уже написаны тысячи книг (из недавно вышедших по-русски можно назвать "Забытый фашизм. Ионеско, Элиаде, Чоран" Александры Ленель-Лавастин или "Закат немецких мандаринов" Фрица Рингера). Но именно из-за того, что эти движения обернулись таким чудовищным злом, задним числом тезис Бенда подменился и упростился — вместо вопроса "Зачем вы отреклись от своих ценностей ради чужих (пусть и законных на своем месте)?" ставится вопрос "Как вы могли пойти на службу злу?". А это совсем другой вопрос, обращенный не специально к интеллектуалам, а ко всем людям.
Поэтому сейчас у Бенда интересно читать не инвективы против тех, кто предал идеалы, а рассуждения о самих этих идеалах, об их отличии от идеалов "мирян". Истинный интеллектуал — плохой патриот. "Я готов признать, что именно слепой патриотизм делает нации сильными. Патриотизм Фенелона или Ренана не тот, что укрепляет империи. Остается решить, призваны ли интеллектуалы укреплять империи". Интеллектуал любит людей лишь абстрактно. Гуманизм — "это чистая страсть ума, не предполагающая никакой земной любви; нетрудно помыслить существо, углубляющееся в понятие "человеческое" и не имеющее ни малейшего желания лицезреть человека; такую форму принимает любовь к человечеству у великих аристократов духа — у Эразма, Мальбранша, Спинозы, Гете, людей, вероятно мало расположенных бросаться в объятия ближнего"; а любовь к конкретным людям — это "сердечная склонность и как таковая свойство плебейских душ; оно ясно обозначается у моралистов в ту эпоху, когда высокий интеллектуализм сменяется у них сентиментальной экзальтацией, то есть в XVIII веке, особенно у Дидро, и достигает апогея в XIX веке в творчестве Мишле, Прюдона, Роллана". Мужество — высшая добродетель для поэтов и полководцев, а "люди духовные, от Сократа до Ренана, считают мужество добродетелью, но лишь второго плана".
Все это звучит непривычно, потому что все интеллектуалы давно говорят и думают на языке земного реализма. Предательство интеллектуалов не в смысле служения злу, а в смысле служения обществу давно стало банальным фактом. Современный интеллектуал, в отличие от героев Бенда, не говорит: "Я плохой патриот, плохой защитник любого общего дела", а говорит: "Я самый умный и проницательный патриот, самый умный защитник общего дела и т. д.". Если его не любят, то лишь за то, что он видит и понимает больше, за то, что говорит неприятную правду беспечным, как дети, обычным людям.
А у Бенда интеллектуал не может угодить обществу не потому, что говорит ему горькую правду, а потому что у него иные, чем у "мирян", ценности. "Отсутствие практической ценности и составляет величие его учения, а для процветания царств мира сего хороша мораль Цезаря, а не наука. За это интеллектуала распинают, но чтят, и слово его остается в людской памяти". Эти слова звучат старомодно и именно поэтому полезны как некоторый ориентир.
М.: ИРИСЭН, Социум, 2009. Перевод В. Гайдамака, А. Матешук