"Величайшее событие в общественно-политической жизни", как назвал Григорий Явлинский свой конфликт с Центризбиркомом, продемонстрировало новый и необычный смысл таких привычных понятий, как "закон", "фарс", "кураж" etc.
По примеру многих наблюдателей можно было бы углубиться в рассуждения Явлинского касательно несомненной связи между ельцинской болезнью и рябовским решением касательно "крупнейших монополистов и прочих лоббистов", а также иных вредящих ему "определенных политических сил", равно как и задаваться вопросом о том, каким нехорошим человеком является Рябов. Ушедший из "МК" приверженец Явлинского Александр Минкин дебютировал в респектабельных "Известиях" статьей о том, как власти Приднестровья в январе 1993 г. наградили Рябова именным наганом — каковой наган с неопровержимостью свидетельствует о полной правоте Явлинского. Но, к счастью, лидер "Яблока" неоднократно провозглашал, что идет к президентскому креслу под лозунгом "Вся власть Закону", чем существенно облегчил анализ нынешнего казуса. Поскольку Явлинский безоговорочно исповедует принцип "Закон свят для меня, я немею перед законом", такие бесспорно серьезные проблемы, как рябовский наган, крупнейшие лоббисты и ельцинский миокард, отступают на задний план перед неизмеримо более важным сюжетом — ведомой Явлинским бескомпромиссной борьбой за право.
Одна из существенных ошибок, допускаемых Явлинским в этой борьбе, — добросовестное непонимание того обстоятельства, что столь ценимый им Закон упорядочивает человеческие взаимоотношения ценой их формализации. Тот несомненно важный факт, что Явлинский есть божественный избранник, а "Яблоко", по мнению Лукина, есть "наиболее популярный блок", формализованному закону безразличен. Закон дарует регулярность и предсказуемость бытия, но платой за это является его неумолимость — "закон есть закон". Если человек не принес в ГАИ достаточно бессмысленной справки из алкогольного диспансера, он не получит водительского удостоверения, хотя бы был гением и притом блестяще водил автомобиль. Установление для Явлинского в части сбора регистрационных бумажек специальных послаблений против других партий, мотивируемое, как предлагают Явлинский и Гайдар, особенной популярностью "Яблока" и числом собранных им подписей, было бы тем самым отступлением от регулярности, о котором говорится: summa ius — summa iniuria.
Употребление такого жесткого выражения, как "высшее бесправие", тут вполне уместно, ибо, неявно мотивируя нежелание лидера "Яблока" исполнять требования ЦИК особенной популярностью и значимостью данного движения, приверженцы Явлинского никак не устанавливают границ для полагающихся лидеру "Яблока" правовых привилегий. В этом случае неясно, какие могут быть претензии к Жириновскому, который извиняет свои не всеми одобряемые бытовые поступки весьма большим процентом голосов, отданных в 1993 г. за ЛДПР. Логика лидера ЛДПР столь же безупречна, сколь и логика радеющего за "Яблоко" Гайдара, и если популярному лидеру положен юридический иммунитет, то Жириновский имеет на него не меньше прав, чем Явлинский, — судите какой угодно мерой, но применяйте эту меру единообразно.
Противоречие устраняется единственным образом — посредством уточняющего замечания, согласно которому в лозунге "Вся власть Закону" под словом "Закон" разумеется ничем не ограниченная, но благая по определению воля Явлинского. Возможно, такая продемонстрированная в казусе с Рябовым правовая конструкция и вправду, как уверяет лидер "Яблока", станет единственной альтернативой тоталитаризму, но тогда надо честно объяснить избирателям, что Явлинский понимает слово "закон" не совсем в общепринятом смысле.
На все это можно возразить, что в данном случае понятие "закон" вообще ни при чем, ибо речь идет не о законе, а о никак из него не вытекающих избыточных и произвольных требованиях ЦИК — против них и, следственно, за торжество Закона борется Явлинский.
Оставляя в стороне то обстоятельство, что исполненный пробелов и несообразностей — и, следовательно, дающий простор циковскому произволу — избирательный закон в немалой степени является детищем самого "Яблока", о чем Явлинский уже в ходе скандала с гордостью упоминал, заметим, что борьба за совершенствование закона сама должна вестись в рамках определенных правил: повинуясь кажущимся противозаконными требованиям властной инстанции, добиваться невозможности их повторения, опротестовывая для этого эти требования в судебном или административном порядке. Разумеется, правило не универсально: если исполнение таковых требований приносит очевидный ущерб третьим лицам, либо причиняет исполняющему его тяжкий материальный или моральный ущерб, либо, наконец, является невыполнимым, отказ от их исполнения позволителен и даже похвален.
В применении к конфликту "Рябов vs. Явлинский" очевидно, что предоставление в ЦИК факсов от шести лиц с добровольным отказом баллотироваться по спискам "Яблока" не могло причинить ни этим шести лицам, ни руководству блока тяжкого морального (не говоря уже о материальном) вреда. Остается наиболее выгодная для Явлинского версия о практической невыполнимости этого требования: по какой-либо причине сказанные шесть лиц не пожелали добровольно выйти из блока, тем самым срывая регистрацию, а Явлинский ничего не мог с ними поделать. В этом случае циковская инструкция действительно давала бы возможность срывать регистрацию блока посредством упорного отказничества "засланных казачков" — и вполне уместно было бы обратить внимание суда на такую опасность. Но самой выгодной версии многое противоречит.
Прочие блоки, также сталкивающиеся с подобными трудностями, тем не менее сумели достать нужные бумаги, так что либо яблочные "казачки" почему-то оказались особенно зловредными, либо яблочный штаб — особенно недееспособным. Более вероятно второе, ибо в конце концов Явлинский выразил готовность представить суду недостающие документы, хотя, очевидно, проще было бы сразу представить их ЦИК. Наконец, если версия об упорных отказниках была бы верна, непонятно, почему об этом нельзя было сразу сказать — вместо того шли рассказы о лоббистах и монополистах. Если Явлинский не желал сдавать факсы в ЦИК, но, столкнувшись с реальной опасностью оказаться вне Думы, тут же добыл искомые факсы для предъявления в суд, это значит, что, вопреки не вполне точному определению Явлинского, в "кураже" пребывал не столько председатель ЦИК, сколько сам лидер "Яблока" — сперва избраннику народа было море по колено, но когда дело запахло керосином, весь кураж мигом слетел, и Явлинский стал верноподданно изобличать козни "определенных сил", направленные против президента — того самого, который до этого был им справедливо бичуем в качестве главного тоталитарного злодея.
Остается уточнить значение слова "фарс", которым в применении к избирательным делам принято обозначать грубое и откровенное попрание всех требований правдоподобия и приличия. Человек, объявляющий о своей верной победе на скорых президентских выборах и при этом не могущий минимально организовать канцелярскую рутину в своей партии; человек, торжественно возглашающий: "Вся власть Закону" и декларирующий для себя необязательность исполнения общих для всех и посильных для всех, кроме него, правил игры, — персонаж, несомненно, фарсовый.
Пресса, дружно восклицающая: "А зохен вей, бояре!", также играет по всем канонам фарса. Выходя с пресс-конференции Явлинского, представители одного из самых свободолюбивых СМИ благодушно насмехались над героем, рассуждая в духе шоферской прибаутки "дело было не в бобине". Спустя несколько часов из подготовленного ими патетического материала можно было узнать, что дело было именно в бобине, а в кабине сидел титан мысли и отец русской демократии.
"Выбор России", немедленно заявивший о своей готовности не участвовать в выборах, если к ним не будет допущено "Яблоко", продемонстрировал вдвойне странное отношение к избирателям. Многократно произнесенный тезис о большом количестве отданных за Явлинского подписей бьет не столько по Рябову, сколько по самому Явлинскому: заручившись доверием большого количества людей, естественно было бы чувствовать перед ними некоторую ответственность и не ставить возможность их волеизъявления в зависимость от своих истерик. Но Гайдар, делающий свой электорат заложником истерик Явлинского, тут даже превосходит лидера "Яблока". Отдавая подписи за Явлинского, избиратели хотя бы теоретически понимали, с какой сложной натурой они имеют дело, следственно, должны были быть готовыми ко всему. Отдававшие подписи за Гайдара вряд ли предполагали, что их волеизъявление будет переадресовано в поддержку сложных душевных движений известного экономиста — если бы они были сколько-нибудь способны ими умиляться, они за "Яблоко" бы и подписывались. Можно допустить, что Гайдар, исповедуя превосходный принцип "блажен муж, иже и скоты милует", как истинный либерал-правозащитник остро реагирует на всякое ущемление прав безотносительно к личности ущемленного, однако и эта версия не проходит, ибо ущемление прав Руцкого ("Держава"), Якунина и Пономарева ("ДемРоссия"), Умалатовой ("Наше будущее") не вызвало ни у гайдаровцев, ни у общественности никакой реакции — хотя никак нельзя объяснить, чем формальные права Руцкого или Умалатовой на участие в баллотировке хуже, чем права Явлинского. И здесь правовая мерка вольно подправляется по ситуации.
В итоге создается не просто фарсовая, а даже травестийная ситуация. Либералы открывают страшные заговоры, полностью похерив презумпцию невиновности, а Сажи Умалатова, которой по ее убеждениям эта презумпция должна быть вроде бы чужда, тем не менее придерживается ее, говоря о своем "досадном недоразумении" с ЦИК. Либералы то надрывно кричат: "Волки! Волки!", то отстаивают заимствованный из "Скотного двора" тезис борова Наполеона "все животные равны, но некоторые равнее других", а здравомысленные суждения типа "правила одни для всех" и "если вы, уважаемый блок, с большими претензиями и рветесь к власти, то вы должны научиться оформлять предвыборные документы" исходят из уст далеких от либерализма лидеров АПР, ЛДПР и КПРФ. Когда речь идет об истине, то приходится быть солидарным не то что с коммунистом и аграрием, но даже с Валаамовой ослицей, однако фарсовость в итоге еще крепчает.
А чтобы ее размах принял даже и планетарный характер, в разыгрывание пьесы включилась администрация президента США. Решение ЦИК "вызвало озабоченность" у пресс-секретаря Белого дома Майкла Маккэрри: "Похоже на то, что решение принято по процедурным соображениям, в результате чего выбор для избирателей в России ограничивается". Нынешним обитателям Белого дома в страшном сне не могло бы присниться, чтобы они подвергли сомнению важность процедурных соображений применительно к решениям собственных, американских учреждений — пресса и адвокаты сожрали бы их за то с потрохами. В случае с варварской Россией можно немедля забыть адресованные к ней же собственные поучения о том, что "демократия — это процедура". Известно, что "широки натуры русские, нашей правды идеал не влезает в формы узкие юридических начал", — теперь выясняется, что и американский идеал правды (for use outside U. S.) совершенно не влезает. Откровенная демонстрация двойной морали — и вправду необходимый элемент фарса.
Допустим теперь, что ЦИК, во главе которого стоит вооруженный именным наганом Рябов, в самом деле столь злонамерен, как то описывает пресса со слов Явлинского. Сделаем еще более сильное допущение, предположив, что завтра Рябова сменит справедливый Аристид. Но что изменится от того в фарсовом поведении самого бенефицианта Явлинского, свободолюбивых СМИ, прогрессивной (отечественной и международной) общественности? В яблочном кризисе общество продемонстрировало такую склонность к двойной морали, такое отрицание начал правозаконности и такую способность к массовому психозу, что никакой Рябов, будь он даже гением зла, не смог бы усовершенствовать фарс, разыгранный на этой неделе. Когда упивающийся самообожествлением провинциальный истерик оказывается кумиром общества и последней надеждой демократии, личные и деловые качества председателя ЦИК уже никак не влияют на судьбу такого общества и такой демократии.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ