Биограф Жозефа Фуше отмечал, что, когда Директория назначила его министром полиции, "весь Париж вздрогнул, как от пушечного выстрела: неужели на Гревской площади опять поставят гильотину и станут печь 'хлеб равенства'"? К счастью, паникеров ждало разочарование, ибо в своей неприязни к смутьянам бывший якобинец, а будущий герцог Отрантский превзошел даже известного своим консерватизмом Меттерниха. Похвальный пример герцога Отрантского явно вдохновил лидера КПРФ Геннадия Зюганова, который, свидевшись с премьером Черномырдиным, отмечал, что "есть тревожные силы, попытки дискредитации закона о выборах, срыва выборов, организации скандалов вокруг выборов — и мы против этого. Деструктивные силы не должны использовать болезнь президента для нагнетания истерии и подрыва стабильности в Российской Федерации".
Чудесное преображение Зюганова в Жозефа Фуше вызвало ревность у добрых патриотов, и лидер ЛДПР Жириновский упрекнул Зюганова в том, что тот, как истый аристократ, "завтракает в американском посольстве, обедает в английском и пьет коктейль во французском".
Основания для зависти есть — достаточно представить себе утро вождя российского пролетариата: "Бывало, он еще в постели, к нему записочки несут. Что? приглашенья? — в самом деле, три дома на вечер зовут. Там будет бал, там детский праздник (в ДК ЗиЛ. — Ъ), куда ж поскачет мой проказник?" Резонно рассудив, что, хотя куда более известным проказником является он сам, ни на бал, ни тем более на детский праздник его почему-то не зовут, лидер ЛДПР вдохновился стихотворением известного в конце XIX века поэта-народника: "Дурак катается в карете, а ты летишь на ломовом".
Еще более исполнились революционно-демократическими идеалами руководители нью-йоркского Комитета по защите журналистов, присудившие премию "за мужество в отстаивании свободной, независимой печати" ведущему программы "Итоги" Евгению Киселеву. Лауреаты премии, как отметил исполнительный директор КЗЖ Уильям Орм, "идут на риск политических преследований и личных невзгод, противостоя нападкам на независимую прессу в своих странах со стороны как официальных властей, так и других сил", однако "стоят на передней линии битвы за создание свободной прессы по всему миру". Киселев, по мнению Орма, — "один из наиболее бесстрашных журналистов-новаторов своей страны, ведущий борьбу за создание финансово независимой и проводящей независимую редакционную политику журналистику в бывшем Советском Союзе".
Вероятно, лишь незнание русской поэзии помешало Орму завершить вдохновенный рассказ о бесстрашии, личных невзгодах и финансовой независимости ведущего "Итогов" посвященными Чернышевскому еще более вдохновенными строками Некрасова "его еще покамест не распяли, но час придет — он будет на кресте, его послал Бог гнева и печали рабам земли напомнить о Христе". Будем надеяться, что склонный к драматизму Орм погорячился и невзгоды, постигшие русских революционных демократов, минуют бесстрашного журналиста-новатора.
Лидер "Яблока" Григорий Явлинский тем временем, преодолев революционную односторонность Чернышевского, скорее проникся духом "нового Евангелия" гр. Л. Н. Толстого. Во всяком случае, история его взаимоотношений с Центризбиркомом, бесплодно просившим Явлинского представить нужные для регистрации бумажки, в точности соответствует бунинским воспоминаниям о том, как толстовец по фамилии Клопский ездил по железной дороге: "Требуют от меня билет. Какой билет? — спрашиваю. Билет, по которому вы едете. Я не по билету, я по рельсам еду. Так, значит, у вас нет билета. Нет, — отвечаю. Тогда мы будем вынуждены вас высадить. Высаживайте. И вот, представьте, на ближайшей станции несут меня из вагона на диво всей почтенной публике три мужика, которые с гораздо большей пользой могли бы землю пахать".
Видя, какие беззакония чинят с верным последователем Клопского, соратник известного экономиста Владимир Лукин всей силой своего авторитета призвал международную общественность защитить священный принцип "я не по билету, я по рельсам еду". "Если Центризбирком не изменит свое решение, я как председатель Комитета по международным делам Госдумы буду обязан призвать международных наблюдателей бойкотировать наши выборы и, тем самым, с самого начала признать их незаконными и фальсифицированными", — заявил соратник.
При всем благородстве лукинского заявления некоторое смущение вызывают два момента. С одной стороны, думский комитет — орган коллегиальный, и призыв председателя выглядел бы более правомочным, выражай он мнение комитета, а не одного лишь Лукина. С другой стороны, будучи #2 в списке "Яблока", Лукин не может считаться вполне беспристрастным судьей в конфликте, и не всякий международный наблюдатель сумеет тут отделить бескорыстную гражданственность от личной заинтересованности. Вероятно, Лукин исходит из того, что для истинного демократа личное и общественное неразделимы — свидетельством чему и является столь отважный призыв.
Не менее отважно проявил себя еще один из наиболее бесстрашных журналистов-новаторов своей страны, Александр Минкин, дебютировавший в "Известиях" рассказом о том, как в 1993 году будущего председателя ЦИК, а тогдашнего хасбулатовского заместителя Николая Рябова приднестровские политики наградили именным наганом.
"Известия" удачно представили председателя ЦИК в образе Мурки, которая "сидела с лягавыми на пару, и у ней за лифом был наган". Вся сила демократического гнева слышится в обращенных к Центризбиркому справедливому приговору: "Ты зашухарила всю нашу малину, а теперь маслину получай". Так привлечение талантливых журналистских кадров сообщает газетам легкое дыхание.
Видя такое дело, представитель блока "Мое Отечество" академик Шаталин отметил, что идет пир во время чумы и "участвуем в нем с сатанинским наслаждением все мы. Я уже заявлял и заявляю, что не могу и никогда не буду участвовать больше в этом пире и вступил на путь политической борьбы на выборах в Государственную думу и еще более решительно на выборах президента России. Последний фарс 'с делом Явлинского' со всей горечью напомнил мне известное латинское изречение — 'Аквила нон каптат мускас' ('Орел не ловит мух'). Мне стыдно за Явлинского, Гайдара, Черномырдина, да и не только за них, решивших, что мухи должны ловить орлов. Но орел-то — это наш великий народ, который мы сталкиваем в водоворот окончательного умирания".
Хотя академик заявляет о своей готовности предстать перед "судом российского, русского народа", вынесению русским народом хоть какого-то суждения может препятствовать крайняя невнятность подлежащего суду заявления. Ежели академику претят сатанинские наслаждения, то возникает вопрос, "за каким чертом понесло его на эту галеру", т. е. в Государственную думу, являющуюся, по согласному мнению российского, русского народа, главнейшим притоном таковых наслаждений. Орнитологический пассаж понятен еще менее. Если орел есть великий русский народ, то не только Явлинский, Гайдар и примкнувший к ним Черномырдин, но даже генерал Громов, певец Кобзон и сам Шаталин также являются не орлами, но мухами, т. е. сущностями, неизмеримо более мелкими, чем народ-орел, взятый en gros. В рамках такой параболы всякий политик, посредством ловли голосов домогающийся депутатского или президентского кресла, будучи всего лишь индивидуумом, в своих сношениях с народной общностью уподобляется мухе, противоестественно ловящей орла, и причудливо маньеристский образ можно понять в том смысле, что Шаталин исполнился сильного отвращения к непременно предполагающей таковую ловлю буржуазной демократии. Основания для такого отвращения, несомненно, имеются, однако проклятия "величайшему обману нашего времени", исходящие из уст человека, на пару с Кобзоном увлеченно реализующего свое активное избирательное право, являют собой удивительный пример совершенного раздвоения личности.
Академик мог бы взять пример с натур цельных и непреклонных, например с мэра Лужкова, на сей раз потребовавшего денег от казны в связи с тем, что "кроме 9 млн москвичей ежедневно в столице бывает еще 3 млн приезжих. Идет 'разбор' масла, муки, конфет, консервов приезжими из регионов". Мэр хотел сказать, что Москва — самый дешевый город страны, и, пользуясь крайней столичной дешевизной, приезжие увозят на колбасных электричках все выделяемые ЦК по 1-й категории снабжения продовольственные лимиты.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ