Главным событием второго дня фестиваля "Стереолето" стал концерт группы Nick Cave and the Bad Seeds. Присмотревшись к лидеру группы, ЕГОР АНТОЩЕНКО пришел к выводу, что тот находится в своей лучшей форме.
Выбор Ника Кейва хедлайнером вполне мог расколоть фестивальную аудиторию. Мрачный австралиец является по-настоящему знаковой фигурой скорее для людей за тридцать, поколения, выросшего на фильме "Асса", у главного героя которого Кейв был "певцом любимейшим". Для тех же, кто пришел на "Стереолето" послушать модную электронику, альтернативный хип-хоп или диско-панк, Кейв, который до сих пор не пользуется компьютером и ходит писать песни в свой офис, — фигура архаичная.
Но, благодаря своей харизме, певец собрал таки аудиторию воедино. Начав со скоростной и безжалостной "Tupelo", не сбавляя оборотов, он представил рок-н-ролльное шоу, по накалу сопоставимое с его выступлениями двадцатипятилетней давности. Сюрпризом стало и то, что он сбрил комические усы, делавшие его похожим на ковбоя из спагетти-вестерна. Впрочем, новый облик Кейва вызвал у публики свои кинематографические ассоциации: из зала к нему обращались исключительно по-русски, упорно именуя "Колей" и интересуясь, зачем он сбрил усы. Кроме того, в руках у Кейва появилась электрогитара: правда, ее он использовал скорее для антуража. И наконец, вместо свежего репертуара с альбома "Dig, Lazarus, Dig", Кейв сыграл все свои "нетленки".
С женскими партиями в своих песнях Кейву приходилось справляться без уволившегося из группы гитариста Бликсы Баргельда, который долгое время заменял ему и Кайли Миноуг в песне "Where The Wild Roses Grow", и Пи Джей Харви в "Henry Lee". Не хватало ультразвукового баргельдовского хрипа и во время исполнения "Red Right Hand". Впрочем, потери с лихвой компенсировали остальные музыканты: барабанщик Джим Склавунос выбивал душу из двух установок, а в песне "The Mercy Seat" — стучал по тарелкам тамбуринами. Другой старый соратник Кейва, бородач Уоррен Эллис большую часть концерта играл не на альте, а на миниатюрной четырехструнной электрогитаре, усиливая и без того раскатистое звучание бэнда.
Кейв делит свое творчество на два этапа: пост-панковские семидесятые и восьмидесятые он называет Старым Заветом, а девяностые и нулевые — Новым. После выхода пластинок "Boatman's Call" и "...and No More Shall We Part" казалось, что "тихий" период творчества Кейва с камерными балладами и богоискательской лирикой никогда не закончится, и он вот-вот превратится во второго Леонарда Коэна. На концерте в "Ленэкспо", однако, певец сел за клавиши лишь дважды: чтобы исполнить возвышенную "Love Letter" и "Into My Arms". И ту, и другую — в ускоренном ритме.
Глядя на то, что вытворял на сцене Кейв, не верилось, что этому человеку уже за пятьдесят: он надвигался на передние ряды, как грозовая туча, метался, как тигр в клетке, разыгрывал по ролям обсценный триллер "Stagger Lee", переходил с шепота на рык. В начале концерта на нем неожиданно оказалась брошенная из зала дамская шляпка: он прошелся в ней по сцене и с возгласом "Бритни Спирс!" выбросил обратно. Вопреки устойчивому мифу о мрачности кейвовского творчества, концерт пронизывала удивительно жизнеутверждающая энергия с запахом пота и крови. Еще недавно певец мог безмятежно просидеть весь концерт за фортепиано — теперь разве что не вылезает из рубашки на сцене и признается в интервью, что его куда больше интересует мир физический и осязаемый, чем высокие материи. Неизвестно, куда выведет Кейва его оптимизм, но неподдельная страсть, с которой он бросается из огня в полымя, выдают в нем мятущуюся душу совсем еще молодого человека. И усы, видимо, он сбрил, ох, неспроста.