Прежде чем выносить российской армии суровый приговор, хорошо бы сформулировать, чего, собственно, российское общество от своей армии хочет.
Главный парадокс в том, что общество, настроенное во многом пацифистски, в своих претензиях к армии неосознанно исходит из стандартов военно-патриотической пропаганды, представляющей армию и войну явлением в высшей степени упорядоченным, — и критикует российскую армию за полное несоответствие этим стандартам. В горькой реальности российское воинство всегда было весьма далеко от этих стандартов, и все свои войны Россия вела ценою страшных потерь. "На Федюхины высоты нас пришло всего две роты, а пошли полки" — это и есть национальная наука побеждать. Лишь после неслыханных поражений "остервенение народа, Барклай, зима иль русский бог" спасали Россию на самом краю гибели — и складывалась очередная военно-патриотическая легенда.
Оставляя Москву в 1812 году, русская армия покинула там двадцать две тысячи своих раненых солдат, большая часть которых заживо сгорела в московском пожаре, зажженном русскими же по благословению народного полководца Кутузова. Этот замалчиваемый эпизод Отечественной войны никак не может оправдать гибель заложников в Первомайском, но вполне может опровергнуть тезис о неслыханном варварстве Барсукова и Куликова. А они — не исчадия ада, но всего лишь среднестатистические русские полководцы.
Разница не в способе ведения войны, который остался тем же, что и всегда, а в политических условиях, которые изменились кардинально. Война, освещаемая сводками "от Советского Информбюро", и война в условиях телевизионной реальности и оппозиционной прессы — вещи принципиально различные. Нет оснований предполагать, что славнейшие полководцы прошлого, покажи их НТВ в своих новостях, смотрелись бы лучше ген. Грачева.
Трудно представить себе, как правильно вести войну в рамках предъявляемых к чеченской кампании политических требований — воевать, но как бы и не воевать, побеждать, капитулируя. Связывая армию по рукам и ногам, логично было бы настаивать на полной и безоговорочной сдаче своей страны на милость басаевых и дудаевых, как это и делает наиболее последовательная часть общества, но требовать при этом еще и создания условий для урегулирования конфликта — с такой задачей никакой бундесвер не справился бы.
Тезис о том, что бездарное высшее офицерство бессмысленно губит солдат и обер-офицеров, также требует известного уточнения. Генералы вправду не слишком даровиты, к тому же их всю жизнь учили форсировать Рейн и обрушиваться танковым броском на Нижнюю Саксонию. Полководцы учатся так, как они всегда учились в России — на театре военных действий и ценой солдатских жизней. Но есть еще один нюанс: именно генералы являются связующим звеном между солдатами и офицерами, с одной стороны, и политиками и обществом — с другой. Именно они по роду службы должны транслировать в войска бессмысленные требования общественного мнения, властно давящего на политиков и в конечном счете навязывающего армии свои во многом необычные представления о военном искусстве. Учитывая степень итоговой причастности штатских деятелей к запутанным военно-политическим маневрам, общественность заслуженно могла бы разделить с генералами лавры бездарности, кладущей в землю своих солдат. И прощать ей, что так неразумна бывает она, совсем не хочется.
МАКСИМ СОКОЛОВ