Длившийся три недели 33-й Нью-Йоркский кинофестиваль подошел к концу. Этот фестиваль без конкурса и наград, который традиционно снимает кинематографические "сливки" с Канна, Венеции, Берлина и Монреаля, дает возможность судить о расстановке сил в современном кинопроцессе.
Кроме трех исторических ретроспектив — Макса Линдера, Роберто Росселини и Григория Козинцева — фестиваль в этом году предложил неожиданно много "кино о кино". Документальные ленты "Гражданин Ланглуа" (об основателе парижской синематеки, приютившем в своих кинозалах будущих бунтарей французской "новой волны"), "Кино беспокойства" о молодом кинематографе Новой Зеландии (режиссерский дебют палеонтолога из "Парка Юрского периода" Сэма Нила) и "Целлулоидный тайник" (о голливудском гомосексуализме, старом и новом, экранном и заэкранном) соседствовали с лентами игровыми.
Французский "Сын Гаскони" Паскаля Обье — фильм не о Д`Артаньяне и не о Сирано, а о самозваном сыне вымышленного классика французской Новой волны. По жанру это лирическая фантазия о верности и любви, а по смыслу — иронико-ностальгическая медитация на тему иллюзии и реальности, исполненная под аккомпанемент грузинских многоголосий. Клод Шаброль, Жан Руш, Ласло Сабо, Марина Влади, Бюль Ожье и Отар Иоселиани играют в фильме самих себя.
О французской "новой волне" повествует также и полнометражное кино американца Марка Раппапорта "Из дневников Джин Сиберг". Режиссер прославился несколько лет назад монтажным киноразоблачением "Домашние фильмы Рока Хадсона", рассказавшего о гомосексуальных увлечениях любимца американских кинозрительниц. На этот раз, используя эпизоды из фильмов, строки из вымышленных дневников и реальные факты из биографии актрисы, сыгравшей в знаменитом дебюте Жана Люка Годара и покончившей с собой в возрасте сорока лет, режиссер рассуждает о правде и вымысле в кино, о роли женщины в сценарии жизни, сочиненном мужчинами. Фильм вызывает грусть и радость узнавания, но и сомнение в этичности режиссерского подхода. Раппапорт ни разу не упоминает в картине, что "дневники Джин Сиберг" — плод его фантазии, и эксплуатирует актрису (ее трагедию) в своих целях, подобно тем ее режиссерам и любовникам, которых он так осуждает.
Даже в тех случаях, где кинематограф — только способ, а не предмет разговора, фильмы словно не могут устоять против магии собственных образов. Пазолини назвал кино искусством онейрическим, происходящим из снов, и как будто в ответ ему нынешние картины погружают нас в ярко раскрашенный, ирреальный мир снов и кошмаров, пробудиться от которых можно только выключив кинопроектор. Такова лента выдающегося китайского кинематографиста Джан Имоу "Шанхайская триада" — возможно, первый китайский гангстерский фильм, не уступающий "Коттон клабу" и "Однажды в Америке". Блистательный стилист знает ингредиенты жанра — кабаре, лимузины, шляпы и плащи, предательства и убийства — но знает и как уйти от готовых рецептов: вторая часть фильма разворачивается на фоне ослепительно красивой и безмятежной природы отдаленного острова, где уцелевшие гангстеры скрываются от погони.
Медитацию на тему кинообразов предлагает и другая азиатская лента "Хорошие мужчины, хорошие женщины", завершающая историческую трилогию тайваньского режиссера Ху Хяо Хсеня, начатую популярными на Западе фильмами "Город грусти" и "Кукольник". Фильм тасует сюжеты — один из жизни Тайваня 40-х годов, другой — из жизни актрисы, исполняющей роль в фильме о жизни Тайваня 40-х годов, — с той же легкостью, с какой он тасует стили — черно-белое изображение с цветным, статику с динамикой.
На ту же полку просится и английский фильм "Неоновая библия" режиссера Терренса Дэйвиса, который подобно его соотечественнику Питеру Гринуэю, похоже, ошибся видом искусства. Ему бы писать картины, а он ставит фильмы, которым движение (а чем еще может похвалиться кино?) явно мешает. Неподвижная и красивенькая "Неоновая библия", действие которой происходит в штате Джорджия 30-х годов, имеет такое же отношение к Америке или к истории, как гамбургеры к Гамбургу.
Еще один фильм-медитация, фильм-загадка снят старейшим европейским режиссером, восьмидесятисемилетним португальцем Маноэлем ди Оливейра. В "Монастыре", где впервые встречаются две крупнейшие звезды мирового экрана, Катрин Денев и Джон Малкович, режиссер сосредотачивает внимание на причудливых сплетениях судеб людей с судьбами мировой культуры.
Наконец, фильм, показанный под недавней и сверхпрестижной рубрикой "Центральное событие" — "Странные дни" американки Кэтрин Бигелоу, автора одного из лучших фильмов 80-х годов о вампирах "Возле тьмы". "Странные дни" — это фантасмагорическая антиутопия, разворачивающаяся в мире будущего: темном, грязном, управляемом лишь Эросом и Танатосом. Действие фильма происходит в последние дни нашего века, а кинематографический язык, на котором экран говорит со зрителем, кажется, уже принадлежит веку новому, столь ярким, быстрым и мускулистым, но не личностным, а рожденным компьютером, является он.
Герой фильма торгует новым "наркотиком" — электронный шлем и дискетка дают вам возможность прожить чужую жизнь. Идея эта, рожденная фантазией мужа Бигелоу и создателя "Терминатора" и "Чужих" Джеймса Кэмерона, должна была воплотиться в предостережение об опасности "подглядывания в замочную скважину" — акции, без которой, как заметил еще Хичкок, кинематограф и вовсе не мог бы существовать. Фильм, насыщенный "микрофильмами" клипов, переживаемых персонажами, должен был стать медитацией об "абсолютном кино" — кино, которое не смотришь, а в котором живешь. Интригующая концепция, однако, потонула в шквале зрительных образов, броских, шумных, слепящих, не дающих опомниться и — наскучивающих, как всякая монотонность, какой бы блестящей она ни была.
Герой фильма бросил свое ремесло во имя любви: сюжет загоняет его в логово зла во спасение его бывшей возлюбленной. Фильмов о любви, однако, в этом году ошарашивающее мало. Когда несколько лет назад вышли на экраны "Пианино" Джейн Кэмпион, "Нагишом" Майка Ли и "Игра плача" Нила Джордана, казалось, что основополагающей тенденцией грядущего кинематографа станет волна откровенного, некраснеющего, неистового романтизма, которым кино 90-х годов ответит на авторефлексию и цитатность кино 80-х. Волна, однако, быстро спала, превратившись в мелководье манерных экранизаций о монстрах и вампирах. О любви нынче говорят, кажется, главным образом те художники, которые не очень-то в нее верят. Педро Альмадовар показал на этот раз "Цветок моей тайны" — фильм нежный и не столь саркастический, как обычно у испанца, но по-прежнему раскрашенный неправдоподобными цветами журнальных обложек и телереклам. А известный нью-йоркский независимый режиссер Хэл Хартли сделал "Флирт", который рассказывает (не без доли позерства) как одна и та же псевдоромантическая история разворачивалась бы в трех разных городах — Нью-Йорке, Берлине и Токио — с переменой мест слагаемых, сексуальных и прочих, но без других существенных отличий.
Но даже когда экран и не скупится на романтизм, то посвящает его людям странным, нетутошным, больным. Завершающий фестиваль фильм британского сценариста, переквалифицировавшегося в режиссеры, Кристофера Хэмптона "Кэррингтон", повествует об обреченном романе художницы викторианской эпохи и писателя-гомосексуалиста, который влюбился в нее, приняв ее за юношу. Американская "Джорджия" ветерана независимого кино Улу Гросбардак делит экран между двумя сестрами-певицами — преуспевающей и нет. Дженнифер Джейсон Ли с блестящей точностью играет неудачницу и алкоголичку Сэйди, срывающую жидкие аплодисменты в кабаках и на свадьбах.
Сто лет назад братья Люмьер и Жорж Мельес раздвоили пути кинематографа между реальностью и мечтой, физикой и лирикой, документом и сном. Сто лет спустя кинематограф по-прежнему играет в доктора Джекила и мистера Хайда. Интерес к злобе дня проявился в ряде фестивальных работ. "Ненависть" молодого французского кинематографиста Матье Кассовица — это черно-белый, жесткий, нервный репортаж об одних сутках из жизни трех друзей-подростков из парижских трущоб, араба, еврея и негра, — репортаж, который заканчивается выстрелом из револьвера. Пока порочный круг злобы, недоверия, обид замкнут, утверждает режиссер, колесо ненависти не замедлит своего хода и будет затягивать все новые и новые жертвы. В этом с французским игровым фильмом перекликается американский документальный. Трехчасовая лента "Врата небесного рая" Кармы Хингтон и Ричарда Гордона рассказывает о трагических событиях на площади Тяньаньмынь в Пекине. Китайские власти потребовали изъятия фильма из программы фестиваля, и когда директор Ричард Пенья не уступил, Пекин запретил Чжан Имоу, автору "Шанхайской триады" и идолу американских любителей кино, приехать на фестиваль.
"Социализм с человеческим лицом", уже в который раз предстал на экране в фильме английского режиссера Кена Лоуча "Земля и воля". Последний "соцреалист" Лоуч рассказывает историю гражданской войны в Испании и историю своего героя — молодого английского добровольца-революционера, мечущегося между верой в светлые идеалы и коррупцией коммунистического начальства — всерьез и подробно, с психологической достоверностью и эпическим размахом. Над ценностями социализма насмехается остроумная короткометражка москвича Алексея Ханютина "Мавзолей", показанная не без умысла на том же сеансе. Это — единственный не только российский, но и восточноевропейский фильм на фестивале. В жанре политической потешки десятиминутный "Мавзолей" наглядно демонстрирует, посредством монтажа старых хроникальных и игровых кинокадров, как тело Ленина было не мумифицировано, а заморожено в глыбе льда... Лоучу такое вряд ли пришлось по вкусу. И не только ему.
В заключение, два лучших фестивальных просмотра: лауреата "Феликса" итальянского фильма "Ламерика" режиссера Джанни Амелио и франко-вьетнамской картины "Велорикша" Транг Ань Хуня, недавно завоевавшего "Золотого льва" в Венеции.
Транг Ань Хунь, молодой режиссер, с детства живущий во Франции, дебютировал в кинематографе несколько лет назад лентой "Аромат зеленой папайи", с шумом прокатившейся по экранам мира и даже номинированной на "Оскара". На первый взгляд, незатейливая история юного велорикши, у которого крадут велосипед, рассказана с потрясающей авторской энергией, неукорененной, кажется, ни в одной из кинокультур. Кино, выросшее из таланта и из земли, а не из цитат и киношкол. И если это будущее кино, то можно наряжаться к празднику, не сомневаясь: нынешний юбилей — не последний.
АЛЕКСАНДР Ъ-БАТЧАН
МИХАИЛ Ъ-БРАШИНСКИЙ