Выплеснувшиеся на страницы прессы и телеэкраны разборки между отечественными фестивалями, их лидерами и правительственными финансистами не могут считаться атрибутами лишь нашей культурной жизни, в которой традиции либо отсутствуют, либо весьма специфичны. Подобное, хотя и в более цивилизованных формах, происходит повсюду. Помимо амбиций фестивальных боссов и естественной конкуренции, сказывается сложность переживаемого фестивалями момента: некоторые из них, похоже, уходят в прошлое, другие становятся все более влиятельными. Смена мировых фестивальных приоритетов — факт уже свершившийся и продолжающий совершаться на наших глазах.
Сезон фестивальных ливней
Время перехода от лета к осени — самый урожайный кинофестивальный сезон, даже в сравнении с маем-июнем. С конца августа начинается фестивальное наводнение: стремительно сменяют друг друга Монреальский, Венецианский, Торонтский, Сан-Себастьянский, Токийский фестивали — не говоря о менее крупных, таких, например, как имеющий славу "самого интеллектуального" фестиваль в Теллураиде (высокогорной американской глубинке) или наступающий Венеции на пятки Довиль (тоже морской курорт), где происходят французские премьеры новейших голливудских хитов. Конкуренция в этот период достигает апогея, копии одних и тех же фильмов кочуют из Европы в Северную Америку и на Дальний Восток.
Эта гонка завершается в начале октября, чтобы уступить место череде фестивалей поменьше (Нью-Йорк, Чикаго, Мангейм, Котбус, Салоники, Турин), занятых в основном пропагандой молодого кино. И хотя следующие крупные фестивали состоятся только в конце января в Роттердаме и в феврале в Берлине, круговорот фестивальной жизни продолжается и зимой, а ее ритм почти не утихает. По неполным данным журнала Moving Pictures, с августа 1995 по август 1996 года в мире должно пройти более 360 фестивалей: ровно по числу дней в году.
Непрекращающаяся фестивальная вакханалия провоцирует две прямо противоположные точки зрения. Согласно одной, это лишь перевод денег (в значительной степени государственных) на тусовки и бесплатный туризм; следует резко сократить количество фестивалей, выделить из них приоритетные и именно их поддерживать. Так и поступают правительства Германии или Канады, концентрируя бюджетные средства на патронаже самых крупных или самых важных, по их мнению, фестивалей.
Другие не без оснований говорят, что в эпоху кризиса театрального проката любой фестиваль, большой или малый, — это уже успех, это попытка вернуть в кинозалы публику, которая катастрофически отвыкает смотреть кино. Фестивали привлекают журналистов и телевидение, создающих для всего мира мультимедиальный образ События. Фестивали с их конкурсами и призами придают рутинной кинематографической жизни видимость интриги, романтической фиесты, озаренной сиянием звезд.
Где бы ни лежала истина, фестивали не намерены остаться в истории недолговечной культурной институцией ХХ столетия: самые мобильные из них лихорадочно ищут новую формулу, годную и для века грядущего.
Что в Европе — Роттердам, то в Америке — Торонто
В этом смысле впечатляет пример Торонтского фестиваля, ставшего за последние годы одним из самых авторитетных. Его организаторам удается собрать программу экстра-класса, не уступающую ни каннской, ни берлинской. Правда, здесь, в отличие от Канна, не сплошь мировые премьеры, а многие фильмы показываются через два-три дня после их официальной презентации на проходящем параллельно Венецианском смотре. Однако факт премьерности, абсолютной "девственности" фильма, хоть и остается важен для престижа фестиваля, все больше оттесняется на задний план коммерческими соображениями, которые в сегодняшней ситуации по-новому комбинируют интересы продюсеров, прокатчиков и фестивальных менеджеров.
Торонто — это ворота в закрытый и зараженный ксенофобией американский рынок: стало быть, этот фестиваль неоценим для европейцев. Венеция — полигон американских премьер в Европе, которые так или иначе состоятся. И хотя ни на том, ни на другом фестивале нет специально организованного рынка, покупки и продажи все равно происходят — по инициативе самих фирм.
Руководители Торонто упорно отказываются создавать формальный рынок, считая, что он отвлечет гостей от "сердца фестиваля". Но на самом деле получается, что не привезенный самотеком товар, а именно отобранные фестивалем ленты привлекают более чем 1200 продавцов и покупателей. А функционирующее на фестивале Бюро продаж позволяет чисто технически осуществлять сделки.
В этом году впервые Торонто пережил настоящее наступление Старого Света: европейские фестивальные и прокатные фирмы, крупнейшие агенты по продажам, телевизионные компании объединились в общем проекте и выставили на американский рынок аж 45 арт-фильмов. И вот уже Торонто рассматривается северо-американскими дистрибуторами как "обязательная остановка" в их осенних маршрутах, и число деловых гостей фестиваля растет, словно снежный ком. Никого не волнует, что здесь нет ни конкурса, ни призов: как в Европе — Роттердам, так в Америке — Торонто называют фестивалями нового типа, сумевшими создать желанную смычку между престижным арт-кино и коммерческой системой дистрибуции.
Однако "формула Торонто" таит и свои минусы. Фестиваль, страдающий от бюджетного дефицита, за последние годы непомерно разросся и стал плохо управляемым. Некоторое "головокружение от успехов" привело к деформации изначальной стратегии. Здесь теперь привечают прежде всего северо-американских бизнесменов, а Европа, особенно Восточная, в загоне. Серьезными конфликтами чревата система распространения билетов, которые чуть ли не все раскупаются местной публикой еще до начала фестиваля. Гостям и журналистам предлагаются специальные просмотры в крохотных залах, расположенных в разных концах города, где вечно не хватает мест. Чем лучше и "дефицитнее" фильм, тем дальше и меньше кинозал.
К концу фестиваля, устав от мотаний по городу и безуспешных штурмов этих заветных залов, даже самый закаленный сатанеет. Особенно после тщетных попыток проникнуть в "Четыре комнаты" Тарантино и К°. На этот просмотр пропуска, вопреки всем фестивальным заповедям, распределял лично представитель фирмы Miramax, отдавая предпочтение канадо-американской прессе. (Попытки одной из фирм в Канне таким образом сортировать журналистов тут же были пресечены: если льготы и выдаются, то это прерогатива самого фестиваля.)
Несомненно, Торонто перенял многие черты у Канна и особенно Берлина, стараясь поддерживать ажиотаж и создавать ощущение глобального События, в центр которого допущена лишь элита. Здесь, как и в Берлине, журналистам не раздают, а продают каталоги. Здесь, как в Канне, не попасть на многие просмотры. Но организация такого масштаба фестиваля требует либо немецкой педантичности, либо французского вкуса и меры.
Граф Вольпи собирает друзей
Ни того, ни другого не наблюдается на старейшем фестивале мира — Венецианском. Что ни год, его ругают за все — за программу, за дороговизну, за плохие бытовые условия, в которые помещают гостей, за организацию, успешно сочетающую хаос с бюрократизмом. И однако ленивая безалаберная Венеция не умирает, ухитряясь даже подставлять ножку машинообразно отлаженному Канну, где меж тем процветают и толкотня, и хамство, и воровство. В венецианском хаосе, как ни странно, легче ориентироваться. А старые фестивальные волки утверждают, что на безопасных патриархальных улочках венецианского Лидо бродит легендарный дух Канна 50-х годов, когда звезд ранга Марлона Брандо можно было увидеть запросто откупоривающими на пляже бутылку шампанского.
Звезды восходят на фестивальном небосклоне вместе с фильмами, а Венеция под руководством Джило Понтекорво в последние годы сделала все, чтобы заполучить голливудские блокбастеры. Опять-таки здесь по сути возник неформальный рынок, и, например, Miramax, устроив на Лидо несколько частных просмотров для дистрибуторов, распродал по всему миру "Могущественную Афродиту" Вуди Аллена. Другой популярный ход: в Венеции поднимается шум вокруг картины, а продажа ее происходит через несколько дней в Торонто.
И все же, как и сама Венеция, проходящий в ней фестиваль все больше напоминает пышную, но эфемерную декорацию. В ней прекрасно смотрятся и чернокожий Дензел Вашингтон в морском офицерском мундире, выходящий из подводной лодки, и Кевин Костнер с Деннисом Хоппером, герои "Водного мира", и целый отряд topless порно-принцесс во главе со своим старым принцем Тинто Брассом.
Многие из этих персонажей вместе с Ли Радзивиллом и Джорджо Армани, Наоми Кэмпбелл и Юбером де Живанши образуют фестивальную элиту, проводящую вечера на вилле графа Вольпи — сына основателя Венецианского фестиваля и его неформального хозяина. Граф Вольпи уже давно в конфликте с бюрократическими структурами Биеннале, частью которого считается кинофестиваль. Чтобы избежать трений, он давно предлагает фестиваль приватизировать. Вольпи-отец в начале века создал знаменитую сеть отелей Giga. Вольпи-сын живет попеременно в Венеции, Париже, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, прекрасно говорит по-английски и дружит с Джеком Николсоном.
Превратившись в арену светской хроники, питающей алчных папарацци, Венеция между тем потеряла присущий ей некогда имидж "пикника синефилов", который сегодня скорее ассоциируется с тем же Канном, тем же Торонто, несмотря на их "сговор с коммерцией". Венеция сама явно не прочь продать душу дьяволу коммерции, но ее шаги в этом направлении — пока либо слишком робкие, либо слишком показушные. И утрат здесь пока больше, чем приобретений. По крайней мере все самые крупные режиссеры авторского кино по-прежнему рвутся в Канн.
Кино как исчезающая величина
Судорожные движения с целью поднять свой рейтинг предпринимают и другие фестивали, претендующие на роль ведущих. Так, Сан-Себастьян вводит вслед за Токио огромные денежные призы, которые, впрочем, чуть ли не каждый год подряд "остаются в семье" — у испанским киношников. Отчасти поэтому даже в соседней Франции Сан-Себастьян имеет репутацию совершенно бесполезного мероприятия, локальной забавы для буржуазии испанской Доностии.
Взгляд изнутри и взгляд со стороны — вещи, как известно, несовпадающие. Приобретая мало-помалу опыт международной фестивальной жизни (а это хобби выбрали с десяток отечественных журналистов) и замечая, что даже на каннском солнце бывают пятна, нетрудно от первоначального восторга неофита перейти на противоположную позицию типа "в Канн я больше не ездок" или "Катрин Денев заикалась не меньше Татьяны Друбич" (цитаты). Между нами и "цивилизованным миром" и впрямь существует известное сходство, порой способное вызвать приступ патриотизма. Не надо только забывать о том, что сходство бывает обманчивым, бывает и опасным, истина же предполагает не грубые подтасовки, а "тонкость различений".
В конечном счете жизнеспособность любого фестиваля определяется не призами, не контрактами, не перехваченными друг у друга премьерами и парадами звезд, а суммой двух факторов: хорошее кино плюс хорошая публика. Добиться этого сочетания не так просто, и каждый удачный фестиваль имеет свой секрет. Есть один такой фестиваль во Франции, где показывают реставрированные копии старых классических картин — и это начинание имеет невероятный успех. Много лет как существует в итальянском городе Порденоне фестиваль немого кино, который эксперты называют "идеальным".
Известно, что нового кино в мире производится ровно на два больших фестиваля (Канн и Торонто или Берлин и Венеция), и еще на десяток фестивалей поменьше. Борьба за абсолютное первенство приводит к маразму. Есть фестивали, и даже весьма уважаемые, руководители которых запрещают своим сотрудникам и гостям ездить к конкурентам. Они (руководители) публично радуются не успеху собственного предприятия, а неудаче соседа.
Еще один штрих фестивальной круговерти последнего времени — готовность сенсации ради показывать так называемые works in progress — то есть незавершенные работы. В Монреале продемонстрировали огрызок Антониони, в Торонто — наспех смонтированные "Четыре комнаты", в Венеции — незаконченные ленты Питера Гринуэя и Олега Ковалова. Если это станет модой in progress, то идеальной, видимо, станет ситуация, когда в пустом кинозале показывают неснятый фильм, а перед дверью безумствует толпа фанатов.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ