Руководитель группы компаний "Метрополь" Михаил Слипенчук считает, что антикризисная программа российского правительства не возымела должного эффекта. Помогать в первую очередь стоило не банкам, а реальному сектору экономики — так государственные деньги стали бы работать быстрее. При нынешней же экономической политике российским регионам грозит голодный бунт. Об этом Михаил Слипенчук рассказал в интервью спецкорреспонденту "Денег" Петру Рушайло.
Как вы сейчас смотрите на российский фондовый рынок и на общеэкономическую ситуацию в стране?
— Осенью прошлого года казалось, что весной будет бурный рост — слишком уж сильным было падение. Так и случилось. Рост фондового рынка, который мы наблюдали весной, был обусловлен прежде всего присутствием в банковской системе государственной финансовой поддержки. Эти средства в огромных количествах, практически без счета, были впрыснуты в банковскую систему как в России, так и в странах Америки и Европы. В связи с тем, что деньги из банковской системы исчезли, задача, которую предполагали решить правительства всех этих стран — вновь наполнить ее за счет государственных заимствований и, таким образом, направить их в реальный сектор экономики, в промышленность,— выполнена не была.
Однако поскольку все кредиты, которые давались в рамках подобных программ, были срочными, то есть достаточно короткими, ни один уважающий себя банкир не стал рисковать, превращая короткие пассивы в длинные активы, и деньги, соответственно, в промышленность не пошли. А пошли они туда, где присутствует максимальная ликвидность: во-первых, на раздачу долгов, во-вторых, в валюту, в-третьих, на фондовый рынок. Поэтому то, что происходило на рынке весной,— это, как мне кажется, эффект переизбытка ликвидности банковской системы. То есть деньги пошли на фондовый рынок, при этом присутствовал достаточно большой объем именно государственных вливаний.
Что именно вы имеете в виду под государственными вливаниями?
— Внешэкономбанк, например, как вы знаете, достаточно активно вкладывал деньги в акции...
То есть имеется в виду российская часть рынка?
— Да, на Западе такого бурного роста, как у нас, не было. Там был 30-процентный рост и, очевидно, он был связан со значительной эмиссией денег. Эта эмиссия в первый момент привела не к инфляции, а к избыточной ликвидности. Затем эта ликвидность была стерилизована перетоком денег в финансовые инструменты.
А как бы вы оценили сильное падение рынка, начавшееся в июне?
— Очевидно, что рано или поздно оно должно было произойти. Я, кстати, думаю, что падение будет более глубоким. Потому что, несмотря на кажущийся большой оптимизм по отношению к финансовым рынкам, серьезных изменений в реальном секторе экономики пока не произошло. Все эти события вроде волнений в Пикалево говорят о том, что экономика реально не работает. Единственное, что нас радует сегодня,— это высокие цены на энергоносители и появившийся спрос со стороны Китая на некоторые товары, в частности на металлы. Это хорошие новости, хотя высокие цены на нефть, с моей точки зрения, связаны не с повышением спроса на энергоносители, а опять-таки с долларовой эмиссией.
Если следовать вашей логике, то независимо от событий в реальном секторе и роста спроса на нефть выходит, что в условиях масштабной денежной эмиссии фондовый рынок должен расти — хотя бы на ожиданиях инфляционного обесценения денег. Или этого недостаточно?
— Фондовый рынок должен расти и на ожиданиях роста, и на инфляционной составляющей,— это его суть.
А вы говорите, что падение углубится. Нет ли здесь противоречия? Или вы полагаете, что эмиссия скоро закончится?
— Нет, просто все деньги, которые пошли в экономику, не бессрочные. Даже деньги, полученные от государства,— они все равно срочные, они же не превратились в капитал банков, правильно? Они по балансу все равно выглядят как заемные. А значит, их надо рано или поздно возвращать. А чтобы возвращать, надо какие-то инструменты продавать. Поэтому эмиссионная составляющая в росте рынка должна снизиться. А с точки зрения ожиданий роста промышленности я пока, честно говоря, прогресса не вижу.
Ни у нас, ни на Западе?
— Ни у нас, ни на Западе.
А что, с вашей точки зрения, необходимо сделать, чтобы активизировать экономику?
— Единственный способ активизировать экономику — это наладить спрос.
Ну, есть такой способ стимулирования спроса, как эмиссия, проводимая путем разбрасывания денег с вертолета...
— Это приводит к инфляции.
Но такие варианты сейчас вероятны?
— Это же базовая основа экономики, некие качели, которые всегда надо стараться поддерживать вблизи некоего положения равновесия. "Разбрасывание денег с вертолета" приводит к росту цен на товары. Не "разбрасывать деньги с вертолета" — не будет спроса. Должна быть золотая середина. Вообще-то я считал, что Россию должна была миновать чаша сия, этот кризисный поток, который захлестнул нас. Считал так в связи с тем, что у нас был достаточно хороший платежный баланс, хорошие базовые показатели по резервам, поскольку экономика страны целиком и полностью основана на продаже энергоресурсов. Цены на нефть ниже $40 за баррель еще не падали, что при себестоимости до $20 вполне нормально. Так что я считаю, что нынешнее положение дел — просто массовый психоз, который в России привел к тому, к чему привел. То есть загрузили денег в экономику, банки стали закупать валюту и проводить рискованные операции. Сами себя и съели. Как унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла.
А какой, по-вашему, был вариант? Не вливать деньги в экономику?
— Я думаю, что выхода другого не было. Откровенно говоря, все, что делается, мне пока нравится.
Но вы же говорите, что пока ничего в экономике не работает...
— Правильно. Но все равно деньги рано или поздно попадают в экономику. Просто время перехода, условно говоря, от государства к конечному потребителю, если процесс вести через банковскую систему, занимает примерно 9-12 месяцев. Поэтому, если бы я стал заниматься программами финансовой помощи экономике, я бы усилил прямое государственное финансирование целевых программ, таких как строительство жилья, дорог, инфраструктуры, электростанций и т. д. Тогда деньги впрыскивались бы напрямую в экономику, минуя банковскую систему. Но, к сожалению, этого не было сделано, а принятые меры, видимо, не дали должного результата.
А деньги, которые попадают в экономику напрямую, минуя банковскую систему, это вообще честный способ "раздачи слонов"?
— Имеется в виду не совсем буквально "минуя банковскую систему", потому что все равно все деньги идут через банки. Имеется в виду, что финансируют проекты не банки, а непосредственно государство.
Понятно, но в такой системе деньги идут неконкурентным способом, не тем, кто является эффективным заемщиком.
— Но это же форс-мажорная ситуация. Ведь промышленность не виновата в том, что из банковской системы в одночасье исчезло 50% финансовых ресурсов за счет исключения из оборота денежных суррогатов, таких как те же ипотечные закладные subprime.
Не могу согласиться, что промышленность не виновата — она от жадности назанимала столько денег, что не смогла переварить. Без счета вкладывали короткие заемные средства в долгосрочные инвестиционные проекты.
— Да, было такое. Но в принципе на самом деле они не виноваты. Виноваты ФРС и правительство США, которые не стали спасать банк Lehman Brothers от банкротства. Сэкономив $40 млрд, они потеряли несколько триллионов. Вот, собственно, что произошло. Банкротство Lehman Brothers доказало всей мировой финансовой системе, что нет священных коров и что даже при рейтинге AAA существуют скелеты в шкафах у всех, даже у самых надежных банков, которые по полтора века работают на рынке. А раз так, то давайте, ребята, повременим давать кому-либо деньги вообще. И банки перестали давать в долг кому-либо, в том числе и друг другу. Как только межбанковский кредитный рынок встал на Западе, он сразу, соответственно, встал и в России,— потому что мы худо-бедно уже вовлечены в глобальную финансовую систему. Как только перестали рефинансироваться кредиты, перестали финансироваться текущие программы, соответственно, те люди, которые сидели на пирамиде заемных средств, заложив свои активы и взяв деньги под развитие своих проектов, не рассчитав срочность, и попали в тяжелейшую ситуацию.
Дальше рынок стал падать, маржин-коллы и стоп-лоссы усиливали процесс, и все превратилось в снежный ком, который только нарастал. В результате предприниматели стали экономить на всем, и в первую очередь на персонале. Начались увольнения. А не имея уверенности в завтрашнем дне, люди перестали тратить на предметы долгосрочного потребления — автомобили, квартиры, дачи. И, соответственно, встала металлургическая промышленность, встала строительная отрасль. Увольнения и сокращения зарплат приобрели еще более массовый характер, и люди уже начали экономить на мясе и колбасе. И встало уже все остальное. Это очевидный процесс.
В общем, я считаю, что виноваты обычная человеческая жадность и отсутствие контроля со стороны американского правительства. Сначала эти нехорошие люди раздали кредиты, застраховав их в ненадежных компаниях, и тем самым состояние равновесия уже было нарушено. А дальше, когда беднейший американский класс перестал платить по кредитам, рухнула вся финансовая система. Вот, собственно, и все. А мы просто как бы случайно были привязаны веревочками и завалились вместе с ними. Ну и плюс многие наши крупные бизнесмены, которые в погоне за сверхдоходами и долей рынка заложили-перезаложили все. Вместо того чтобы вкладывать деньги в реконструкцию предприятий и делать их рентабельными, они просто занялись приобретением дополнительных активов — это была просто ненасытность какая-то.
У нас в компании, кстати, все тоже могло пойти по такому сценарию, но мы просто были скромнее. К тому же я не верил в 30-процентный ежегодный рост фондового рынка. Поэтому мы 2,5 года назад ушли с фондового рынка, стали оказывать только брокерские услуги.
Давайте вернемся к "нехорошим людям" из-за океана. Что, по-вашему, сейчас происходит в мировом масштабе? Лично у меня впечатление, что сейчас просто идет попытка установить ту же финансовую систему, которая была, со всеми ее известными недостатками. Вы разделяете такую точку зрения?
— Да, безусловно. При этом я считаю, что такой подход — правильный. Не надо ничего нового искать, надо сначала воссоздать то, что рухнуло, а потом уже подправлять. Потому что на сегодняшний день ничего не работает. Да, стоят все механизмы, но их надо просто снова привести в действие. Зачем их менять-то? Надо воссоздать хотя бы то, что было, не допуская лишь, условно говоря, создания деривативов на деривативы.
Как не допускать? Есть какие-то средства контроля, не противоречащие свободным рынкам?
— Нет. Вот именно чтобы без противоречий свободным рынкам.
То есть вы считаете, что когда эта система будет вновь создаваться, она будет немножко по-другому контролироваться, или как?
— Сорос недавно заявил о том, что глобальный капитализм прекратил свое существование и сейчас будут развиваться национальные рынки. Я думаю, что, видимо, процесс пойдет по подобному пути, но это будет не совокупность национальных экономик, а совокупность региональных экономик. Я думаю, что несколько стран будут объединяться в некие региональные рынки, которые уже будут работать между собой. То есть появятся глобальные кластеры.
А чем эта модель отличается от той, которая существовала до сих пор?
— Отличие очень большое. Все национальные экономики были, по сути дела, ориентированы на американскую экономику. Ну, может быть, еще на европейскую. Но Европа сама на 50% работала на Америку, Китай и Япония по большей части работали на Америку. Вот и получается, что центр управления или центр жизнедеятельности находился в Америке. На сегодняшний день очевидно, что это очень опасно, потому что реально сохранить свободный рынок, не регулируя его, и при этом обезопасить,— невозможно. Знаете, когда обожжетесь и руку отдергиваете, вы же не думаете, зачем это делаете,— просто не хочется терпеть дальше боль. Вот это "отдергивание" произошло и будет происходить в будущем. Я думаю, будут формироваться именно такие региональные рынки. Это, кстати, очень полезно, в том числе и для Америки. Глобально, наверное, будет три больших рынка — европейский, американский и азиатский.
Какова должна быть стратегия развития России в этих новых условиях?
— У каждого кластера должно быть свое экономическое преимущество, ориентированное именно на данный регион. Россия — это страна, в основном живущая за счет производства энергоносителей. Мы еще в советское время очень сильно уступили в развитии высоких технологий и инноваций. То есть техническую революцию мы проиграли. На сегодняшний день догонять уже бессмысленно. Но можно купить. Я считаю, что России сейчас необходимо покупать технологии в Америке, Европе, Азии и развивать эти технологии у себя, добиваясь глубокой переработки национальных ресурсов. Все равно эти национальные ресурсы в результате глубокой переработки будут продаваться в других странах. Но добавочная стоимость от этой переработки будет оставаться в России.
Но делать это на старых производствах, заводах, построенных в 30-х, 40-х, 70-х годах, бессмысленно, потому что производительность труда у нас уступает американской в четыре-пять раз. Конкурировать в таких условиях просто несерьезно. Для того чтобы быть конкурентоспособными, необходимы новые технологии. Именно поэтому, в частности, я считаю, что если бы наши крупнейшие бизнесмены думали о том, чтобы закупать технологии и развивать инфраструктуру, у нас нынешнего коллапса не было бы. Наше правительство должно было об этом думать, то есть они должны были такой процесс стимулировать. Люди не должны платить налоги, если они закупают новейшее оборудование. Или должны получать отсрочку лет на пять. Но такого сегодня нет.
Если брать Россию как возможный крупномасштабный промышленный кластер, то кроме глубокой переработки полезных ископаемых, национальных ресурсов, есть и другие идеи роста. Очевидно, что это создание новых композитных материалов на основе органической химии и углеводорода, развитие медицины, сельского хозяйства с использованием новейших технологий обработки сельхозпродукции, развитие энергосберегающих и экологически безопасных технологий, оптимизация товаропотока, потому что страна огромная. Очевидно, это логистика, логистическая система по транснациональному, трансазийскому транспортному коридору. То, что сейчас строятся нефтегазопроводы на Восток,— это уже развитие этого кластера.
Если говорить о ваших личных впечатлениях, сравнивать ваш взгляд на фондовый рынок сейчас и осенью прошлого года, в чем разница?
— Оптимизма побольше. Это связано с тем, что цены на нефть не упали до предсказывавшихся уровней $20-30 за баррель. Тем не менее пока я вижу, что предприятия не имеют прибыли и не платят налогов. Соответственно, регионы испытывают трудности с наполняемостью бюджетов и выполнением государственных программ. При этом федеральный бюджет наполняется, потому что цены на нефть и на газ достаточно высокие. И я считаю, что правительству надо что-то делать для того, чтобы эти деньги все-таки пошли в тот сектор, который называется реальным. И опять же я возвращаюсь к тому, что государство должно резко увеличить ассигнования в государственные программы по строительству инфраструктуры. Это позволит запустить строительный сектор. Строительный сектор, в свою очередь, позволит запустить производство стройматериалов и железа, что является системообразующими основами российской экономики. Потому что наличие работающих металлургических заводов приведет к тому, что люди опять начнут получать зарплату и станут приобретать товары народного потребления. Но это все равно потребует тех же девяти месяцев. Если сейчас начнем проводить подобные программы, то через девять месяцев мы увидим только первые плоды.